Технофеодализм - Янис Варуфакис

товары капитализма. Если зарождение капитализма ознаменовалось превращением феодальных обществ-с-рынками в децентрализованные рыночные общества, то расцвет техноструктуры превратил американский капитализм из децентрализованного рыночного общества в централизованную экономику-с-рынками. Это было именно то, чего надеялись, но не смогли достичь советские экономисты с их плановой экономикой.

Иронично, что в 1960-х, отмеченных идеологическими столкновениями между Америкой и Советским Союзом и ядерным кризисом, едва не взорвавшим мир, советские принципы планирования были с огромным успехом реализованы в… Соединенных Штатах. Редко когда иронии удавалось более эффектно отомстить серьезной идеологии.

Всё перечисленное касалось внутренних клиентов техноструктуры — тех, кто находился в США. А как насчет остального мира? Американским заводам очень хорошо удалось переключиться с выпуска боеприпасов, танков и авианосцев на производство стиральных машин, автомобилей, телевизоров и пассажирских самолетов. Проблема была в том, что промышленный потенциал Америки настолько вырос во время войны, что для поддержания занятости заводов и рабочих им приходилось производить гораздо больше товаров, чем могли купить американцы. Даже вдалбливание новых желаний в американского потребителя никогда не было достаточным, потому что такого количества домов, принадлежащих среднему классу, чтобы обеспечить необходимые объемы потребления, просто не было. Нужно было искать иностранные рынки.

Дерзкий Глобальный план. Я помню, как в 1975 году однажды вечером ты принес домой «экстренное сообщение»: тридцати драхм больше недостаточно, чтобы купить один американский доллар, доложил ты. Не то чтобы это имело для нас какое-либо значение, поскольку у нас не было ни средств, ни законного права купить больше горстки долларов. Но тебя обеспокоило то, что обменный курс, сохранявшийся с 1957 года, только что рухнул. Что это означало для будущего как нашей семьи, так и нашей маленькой страны, до которой ударные волны, вызванные грандиозными переломами, начинающимися в Америке, обычно доходили не сразу? Оглядываясь назад, понимаешь, что твоя догадка была совершенно верна: это действительно было локальное отражение того, что зародилось в США и предвещало стремительную и на этот раз глобальную метаморфозу капитализма.

Обвал обменного курса драхмы к доллару, который так тебя впечатлил, был следствием крушения четырьмя годами ранее, в августе 1971 года, так называемой Бреттон-Вудской системы. (Как и финансовый кризис 2008 года, которому потребовалось два долгих года, чтобы сровнять с землей Грецию, краху Бреттон-Вудской системы также потребовалось некоторое время, чтобы ударить по нам. Один немецкий коллега однажды пошутил: «Если я услышу, что конец света близок, я немедленно перееду в Грецию — там всё происходит на пару лет позже».) Бреттон-Вудс [9] был дерзким проектом глобальной финансовой системы, разработанной сторонниками Нового курса в 1944 году. Их цель была благородной: помешать возвращению Великой депрессии после окончания войны. Однако стратегия, заложенная в план, оказалась не столь бескорыстна: она была направлена на то, чтобы присоединить экономики послевоенной Европы и Японии к сияющей послевоенной экономике США.

 Сторонники Нового курса знали, что после поражения немецких войск Европа будет лежать в руинах, а ее народы останутся без гроша в кармане. Поэтому в Вашингтоне понимали, что первой задачей станет ремонетизация Европы — в буквальном смысле предоставление денег на расходы, чтобы снова запустить свои экономики. Это было проще сказать, чем сделать. Европейский золотой запас был либо потрачен, либо украден, заводы и инфраструктура превращены в руины, по дорогам двигались орды беженцев, а концентрационные лагеря всё еще источали дух невыразимой жестокости, проявленной человеком к человеку. В такой ситуации требовалось нечто гораздо большее, чем свежеотпечатанные бумажные деньги. Что-то должно было придать ценность новым банкнотам. В конце концов, что придает ценность любой валюте, кроме экономики, которая за ней стоит?

Лишь одно обстоятельство могло позволить обойти эту проблему: доллар! Финансовый проект, стоящий за Бреттон-Вудской системой, был дерзким: «долларизировать» денежные системы Европы и Японии, привязав европейские валюты и иену к доллару через фиксированные обменные курсы — отсюда и курс тридцать драхм за доллар, падение которого встревожило тебя в 1975 году. По сути, это был глобальный валютный союз, основанный на долларе США. Опираясь на мощную экономику США, стоящую за ними, эти валюты сохраняли бы значительную и стабильную ценность.

Естественно, должны были соблюдаться лимиты на то, сколько долларов можно было получить за «смешные деньги» — греческие драхмы, итальянские лиры и т. д. Это называлось контролем над движением капитала: ограничения на перемещение денег из одной валюты в другую. Они сделали жизнь банкиров удивительно скучной, лишив их возможности спекулировать на изменениях относительной стоимости валют, что они в противном случае делали бы, переводя большие суммы денег из одной валюты в другую, из одной страны в другую. Разумеется, это было сделано преднамеренно. Обжегшись на катастрофе 1929 года, сторонники Нового курса хотели облачить банкиров в смирительные рубашки контроля над движением капитала и почти фиксированных процентных ставок, с крошечным пространством для маневра в один процент здесь и там.

Наряду с этим смелым финансовым проектом был запущен и политический. На Востоке сторонники Нового курса написали для Японии новую конституцию и наблюдали за трансформацией этой страны в техноструктуру с японской спецификой. В Европе они руководили созданием Европейского союза как картеля тяжелой промышленности, построенного на базе немецких производственных мощностей, адаптируя свой проект техноструктуры к европейским обстоятельствам. Чтобы осуществить это, им пришлось переписать немецкую конституцию и, пообещав передать административный и политический надзор Парижу, помешать французским намерениям деиндустриализировать Германию.

Этот ослепительный проект, Глобальный план по пересборке Европы и Японии по образу и подобию американской техноструктуры, привел к Золотому веку капитализма. С момента окончания войны и вплоть до 1971 года Америка, Европа и Япония наслаждались низкой безработицей, низкой инфляцией, высоким экономическим ростом и значительно сократившимся неравенством. Задуманное сторонниками Нового курса было почти полностью исполнено. И сделано таким образом, что не оценить результат не могли даже самые стойкие республиканские магнаты. Можно обратиться к «Безумцам» еще за одним символическим озарением: там есть сцена, когда Конрад Хилтон, гостиничный магнат, делится с Доном Дрейпером своими истинными амбициями, в которых воплощается дух этого Глобального плана: «Моя цель в жизни — нести Америку миру, нравится ему это или нет. Знаешь, мы — сила добра, Дон, потому что у нас есть Бог».

Использовал ли сценарист слово «Бог» в качестве синонима слова «доллар» или нет, справедливым будет утверждение, что американская гегемония той эпохи опиралась на всемогущую силу своей валюты: единственной валюты, которую хотели все, даже если никогда не собирались покупать что-либо, произведенное в Америке.

Но всё это опиралось на один ключевой фактор. Чтобы доллар оставался всеобщим любимым детищем при фиксированном обменном курсе, гарантированном Бреттон-Вудской системой, Америка должна была быть страной с положительным сальдо торгового баланса, то есть продавать больше товаров и услуг остальному миру, чем импортировать. Естественно, продажа американских товаров европейцам и японцам была не просто дополнительным бонусом: это был механизм, посредством которого техноструктура обеспечивала себе новые огромные рынки сбыта, необходимые ей для сохранения своей промышленности и поддержания роста своей экономики. Но вся система в целом также зависела от этого профицита, поскольку только он гарантировал, что доллары, напечатанные ФРС (Федеральной резервной системой, Центральным банком Америки) и выданные европейцам и японцам (в качестве кредитов или помощи), в конечном cчете попадут обратно в Соединенные Штаты в обмен на американские товары. С каждым самолетом Boeing или стиральной машиной General Electric, проданными европейцам, пачка долларов отправлялась обратно через Атлантику. И пока перелетные доллары тянулись домой, доллар оставался выгодной покупкой, гарантируя, что немцы, британцы, французы, японцы, даже греки хотели бы за свои смешные деньги получить гораздо больше долларов, чем власти позволяли им по официальному обменному курсу.

Пока американцы были крупнейшей профицитной нацией, Бреттон-Вудская система была надежна и непоколебима как скала. Именно поэтому