Технофеодализм - Янис Варуфакис

Одно дело, когда наши мечты не исполняются. Совсем другое — чувствовать, что наши неисполненные мечты, наши неудовлетворенные желания были навязаны кем-то другим. Чем больше удовлетворяются наши массово производимые жажды, тем голоднее мы себя чувствуем. Чем невероятнее способности техноструктуры возбуждать страсти, тем глубже пустота внутри после их удовлетворения. Молодые люди испытывали внутреннюю необходимость порвать с установленным порядком, чтобы заполнить эту пустоту, восстать без четкой причины, провозгласить свое моральное неприятие существующих техноструктурных способов. Студенческие волнения мая 1968-го, Вудсток и даже тот пыл, с которым молодежь бросалась участвовать в кампаниях за гражданские права, отдавали бунтарством, которое обычно предвещает fin de siècle; конец эпохи и приход ей на смену чего-то нового.

Молодые бунтари, которые отвергали наглость техноструктуры планировать всю их жизнь, включая их желания, были не одиноки в своем недовольстве. 1950-е и 1960-е были кошмаром и для истово верующих в капитализм как естественную систему спонтанного порядка. Куда бы они ни обращали свой взор, они видели лишь централизованное планирование, а не чудодейственную работу свободных рыночных сил, результаты которой ни один планировщик, какими бы благими намерениями он ни руководствовался, не смог бы предугадать. Даже не глядя на то, как техноструктура в промышленных объемах производила желания и устанавливала цены, они не могли не заметить длинную руку государства, направляющего деятельность инвестиционных фондов, запрещающего банкирам свободно распоряжаться деньгами и устанавливающего долларовую стоимость любой другой валюты, включая нашу драхму. В глазах сторонников свободного рынка Глобальный план был слишком похож на плановую экономику Советского Союза, из-за чего они не могли чувствовать себя комфортно. Короче говоря, Запад был психологически готов к переломам, подобным Никсоновскому шоку. Антикапиталистическая молодежь и фанатики свободного рынка искали шанс сокрушить то, что они считали умирающей системой.

Однако не левые хиппи и не правые либертарианцы демонтировали Глобальный план. Это была работа правительственных функционеров, верно служивших техноструктуре. Мы знаем это из первых уст, от бывшего представителя Нового курса, находившегося в эпицентре Шока Никсона и возглавлявшего с 1979 по 1987 год Федеральную резервную систему, американский аналог центрального банка. В своей речи в Уорикском университете в 1978 году Пол Волкер лаконично и цинично объяснил, что они задумали: «Управляемый распад мировой экономики является [нашей] законной задачей в 1980-е годы».

Именно это и было целью Шока Никсона: подобно тому, как опытные взрывотехники обрушивают управляемым взрывом старый небоскреб, Бреттон-Вудс был ликвидирован, чтобы освободить место для американского глобального Минотавра. Чтобы у вас не возникло никаких сомнений, собственные слова Волкера из той же речи в Уорике говорят сами за себя:

…Соотнося требования сохранения стабильной международной системы с желательностью сохранения свободы действий для проведения национальной политики, ряд стран, включая Соединенные Штаты, совершили выбор в пользу последнего…

На месте, где когда-то находилась самая стабильная мировая капиталистической система за всю историю, такие люди, как Волкер, с энтузиазмом возводили самую нестабильную международную систему из всех возможных, основанную на непрерывно раздувающихся дефицитах, долгах и азартных играх. Контролируемый распад Бреттон-Вудской системы вскоре под их руководством завершил переход к новой глобальной системе капитализма. Большинство людей называют ее глобализацией или финансиализацией. Возможно, под немного чрезмерным влиянием твоей любви к античной мифологии я называю ее фазой Глобального Минотавра капитализма.

Любимые служанки Минотавра: неолиберализм и компьютер. Контролируемое обрушение старой плановой системы и ее замена непокорным Минотавром нанесли мощный удар по американским рабочим. После десятилетий тяжелого, утомительного восхождения шаг за шагом по социально-экономической лестнице их бесцеремонно сбросили обратно в яму прожиточного минимума. Но как по-другому мог бы постоянно растущий американский дефицит сосуществовать с укреплением гегемонии США и сказочно богатой американской элитой?

На практике контролируемый Волкером демонтаж старой системы требовал, помимо нейтрализации профсоюзов, спланированной рецессии, чтобы ухудшить переговорные позиции рабочих и снять оковы, которые президент Рузвельт надел на банкиров, сдерживая их безрассудство. Это были предпосылки, необходимые для подъема Минотавра. Но они представляли собой также большие политические запросы, чреватые серьезными мировыми последствиями. Как и в случае с любой системной трансформацией, которая причиняет боль огромному количеству людей, жестокость, необходимая для ее осуществления, должна быть окутана флером освободительной, искупительной идеологии. И здесь на сцену выходит неолиберализм.

Не являясь ни новой, ни либеральной, идеология неолиберализма представляла собой малоинтересную мешанину из старых политических философий. Как теория он имел столько же общего с реально существующим капитализмом, сколько имел марксизм с реально существующим коммунизмом: ничего! Тем не менее неолиберализм предоставил необходимую идеологическую оболочку как для легитимации атак на организованный труд, так и для обоснования необходимости так называемого дерегулирования, которое позволило банкирам с Уолл-стрит сорвать куш. Вместе с неолиберализмом настало время возрождения экономических теорий, которые человечество справедливо отправило на свалку еще во времена Великой депрессии, — теорий, искусно навязывающих то, что они якобы объясняют, например, великую ложь о том, что регулирование экономики лучше всего осуществляют дерегулированные финансовые рынки.

Примерно в то же время, в конце 1970-х, начали внедряться первые персональные компьютеры: в инженерных расчетах, в архитектуре и, конечно же, в финансах. Тогда шутили, что человеку свойственно ошибаться, но чтобы испортить всё по-настоящему — нужен компьютер. К сожалению, в больших финансах это оказалось не шуткой. Когда ранее я очень поверхностно объяснял суть финансовых опционов или деривативов, которые стали причиной краха 2008 года, ты сразу же увидел, что они несли в себе семена самоуничтожения — достаточно было падения цен на их базовые акции. Почему этого не видели финансисты? Мой предыдущий ответ, что простейшую логику затмила жажда прибыли, был еще не всей правдой. Где же недостающая часть? Компьютеры!

Компьютеры позволили финансистам значительно усложнить свои азартные игры. Джек теперь мог, вместо простого опциона на продажу скучных старых акций Джилл, покупать гораздо более привлекательные опционы, называемые деривативами. Например, он мог купить дериватив, который, по сути, был опционом на покупку пакета, содержащего акции множества различных компаний, а также части ипотечных кредитов домовладельцев из Кентукки, немецких корпораций и даже японского правительства. Как будто этого было недостаточно, Джек мог также купить дериватив, равный опциону на покупку пакета, состоящего… из множества таких деривативов, которые составил какой-то суперкомпьютер. К тому времени, когда эти деривативы, содержащие другие деривативы, выходили из компьютера, даже гениальный финансовый «инженер», который их создавал, не мог понять, что в них содержалось. Таким образом, сложность стала отличным оправданием нежелания покупателя вникать в структуру приобретаемых деривативов. Она освободила Джилл и Джеков от необходимости объяснять себе, почему они их покупают. Как только компьютеры смогли гарантировать, что никто не сможет понять, из чего сделаны эти деривативы, все захотели их купить, потому что… все их покупали. И пока все их покупали, любой, кто мог занять огромные суммы денег, мог стать миллиардером (и избежать клейма труса, зануды или неудачника со стороны коллег), просто покупая их. Именно это и происходило в течение пары десятков лет. Пока в 2008 году вдруг не перестало работать.

Тут ты мог бы отвлечь меня справедливым вопросом: почему бы, когда пузырь наконец лопнул, не позволить банкам рухнуть, а деньгам банкиров сгореть? Почему их не привлекли к ответственности за эти абсурдные долги? По двум причинам. Во-первых, потому, что платежная система, само средство перевода денег с одного счета на другой, на которое опирается каждая трансакция, монополизирована теми же банкирами, которые делали эти азартные ставки. Представьте, что вы подарили свои вены и артерии азартному игроку. Когда он крупно проиграется в казино, у него появится возможность шантажировать вас, отнимая всё, что