Технофеодализм - Янис Варуфакис

ясно одно: Новый курс глубоко изменил мировой капитализм. Проекты общественных работ, программы социального обеспечения и, самое главное, инструменты государственного финансирования Нового курса вместе со строгим контролем над тем, что могло сойти банкирам с рук, представляли собой полноценную генеральную репетицию военной экономики.

Сразу после того как японцы сбросили бомбы на Перл-Харбор, из-за чего Америка вступила во Вторую мировую войну, правительство США начало подражать… советскому. Оно указывало владельцам заводов сколько, чего и как именно производить — от авианосцев до консервов. Оно даже наняло «царя цен» — экономиста Джона Кеннета Гэлбрейта, чья работа в буквальном смысле заключалась в том, чтобы определять цены на всё, предотвращать инфляцию и обеспечивать плавный экономический переход от военного времени к мирному. Не будет преувеличением сказать, что американский капитализм управлялся в соответствии с советскими принципами планирования, за тем важным исключением, что сетевые производства оставались в частной собственности крупного бизнеса.

При президенте Рузвельте правительство США заключило простую сделку с крупным бизнесом: предприниматели производят то, что необходимо для победы в войне, а взамен государство вознаграждало их четырьмя невероятными подарками. Во-первых, гарантированный государственный объем продаж, превращавшийся в гарантированную государством прибыль. Во-вторых, свобода от конкуренции, поскольку цены устанавливались правительством. В-третьих, масштабные прикладные научные исследования, финансируемые правительством (такие, например, как Манхэттенский проект или Лаборатория реактивного движения), которые обеспечивали Большой бизнес поразительными инновациями и колоссальным резервом высококвалифицированных научных кадров во время и после войны. И, в-четвертых, патриотическая аура, помогающая отмыться от пятен корпоративной алчности, запятнавших Большой бизнес после биржевого краха 1929 года, и представляющая предпринимателей как героев, которые своим трудом помогли Америке выиграть войну.

Эксперимент с военной экономикой имел безусловный успех. Менее чем за пять лет производство увеличилось в четыре раза. Инфляцию удавалось сдерживать, в отличие от того, что происходило во время предыдущей мировой войны. Безработица исчезла, и даже после того, как солдаты, моряки и летчики вернулись с фронта, держалась в разумных пределах. Для крупного бизнеса это была мечта, ставшая реальностью, которая щедро компенсировала подчинение крупного финансового капитала планам и ограничениям правительства.

При этом под поверхностью жар войны преобразовывал американский капитализм на молекулярном уровне, так же как жар нашего камина превращал железо в сталь. К концу войны американский капитализм был неузнаваем. Бизнес и правительство тесно переплелись. Феномен «вращающихся дверей» между правительственными департаментами и корпорациями приводил к тому, что и там, и там работали одни и те же люди из одной компании математиков, ученых, аналитиков и профессиональных менеджеров. И героического предпринимателя у руля корпорации, и демократически избранного политика во главе правительства подмяла под себя эта новая частно-государственная сеть принятия решений, чьи ценности и приоритеты — а на самом деле ее выживание — сводились к одному: выживанию и росту конгломератов в ситуации, когда война с ее бездонным спросом на товары и технологии закончилась. Гэлбрейт назвал это переплетение техноструктурой.

Для армии инженеров и менеджеров, составляющих техноструктуру, прибыльность хотя и оставалась ключевым показателем, больше не была их главным приоритетом. Как и у всех бюрократий, их главной целью было поддерживать численность и занятость своих сотрудников. Это означало, что им нужно было не просто избежать сокращения своих конгломератов в конце войны, но и увеличить их. По окончании войны лишь один вопрос заботил этих добрых людей из техноструктуры: если правительство больше не будет гарантировать продажи и фиксировать цены, где найти достаточно покупателей, готовых и желающих платить за все те шоколадные батончики, автомобили и стиральные машины, которые они планировали производить, используя мощности, предназначенные для производства пуль, пулеметов и огнеметов?

Сторонники Нового курса в американском правительстве взяли на себя задачу помочь техноструктуре обеспечить приток иностранных покупателей, что, как мы увидим, вызвало еще одну из великих метаморфоз капитализма ХХ века. Но что касается внутреннего рынка, то тут на помощь пришел Дон Дрейпер. Его визитная карточка? Открыть техноструктуре глаза на безграничные возможности создания нового рынка нашего внимания, основанного на продаже чистых эмоций. Техноструктура полностью контролировала производство материальных вещей. С помощью Дрейпера она теперь могла рассчитывать на производство необходимого для их продажи желания. Огромная зарплата Дрейпера, за которую он бездельничал большую часть рабочего дня, была небольшой платой за такую необычайную власть.

Рынки внимания и месть Советов. Холодным январским днем 1903 года на глазах многочисленной аудитории, собравшейся в Луна-парке на Кони-Айленде, Томас Эдисон убил при помощи переменного тока беспомощную слониху Топси⊕. Его цель? Привлечь внимание общественности к смертоносности того типа электричества, который продавал его конкурент Джордж Вестингауз. Несмотря на всю ужасность нововведения, ничего невиданного ранее не произошло: влиятельный бизнесмен использовал старый как мир трюк по привлечению внимания общественности, чтобы продать себя и то, что он предлагает.

⊕ Индийская слониха, выступавшая в цирке в нью-йоркском Луна-парке. В течение трех лет убила трех человек, после чего была сочтена опасной для людей и приговорена к смертной казни. В качестве способа казни первоначально было избрано повешение, но после протеста, заявленного Обществом защиты животных, хозяева Топси были вынуждены прибегнуть к другому способу. Ради черного пиара, направленного против использования переменного тока, изобретатель Томас Эдисон предложил умертвить слониху при помощи этого типа электричества. Свидетелями казни Топси стали около полутора тысяч человек. Сотрудники компании Edison Manufacturing Co. сняли процесс умертвления на кинопленку, озаглавив фильм «Электрическая казнь слона».— Примеч. пер.

От павлиньих перьев и триумфальных шествий римских императоров до современной индустрии моды, борьба за внимание других примерно настолько же стара, как половое размножение. Но только в ХХ веке процесс привлечения внимания был превращен в товар. И этот революционный подвиг снова совершил электромагнетизм — нет, не потому что убил слона, а потому что позволил человеку изобрести радио и, что еще важнее, телевизор.

 Сначала радио и телевидение доставляли крупному бизнесу лишь головную боль. Они предлагали им огромные возможности для вовлечения и убеждения масс, но по сути их продукт — программы, которые они транслировали, — обладал свойствами заката, а не банки консервированных бобов: вам может нравиться телесериал «Я люблю Люси», и, может быть, вы даже готовы платить деньги за просмотр, никто (по крайней мере до появления кабельного телевидения) не мог заставить вас платить за просмотр. Однако это перестало быть проблемой, как только корпорации поняли, что товаром была не телепередача, а внимание людей, которые ее смотрят. Транслируя передачи бесплатно, они обеспечивали внимание аудитории, чтобы затем продавать это внимание — в виде рекламных пауз — клиентам Дрейпера, которые теперь стремились вселить новые желания в сердца американской публики.

С рождением коммерческого телевидения техноструктура добавила к рынку труда громогласный рынок внимания. Двойственная природа труда теперь сочеталась с двойственной природой зрелища: с одной стороны, культурный продукт с большой опытной ценностью, но без меновой, а с другой — захваченное им внимание зрителей с существенной меновой, но без опытной стоимости.

Культурное воздействие этого открытия было огромным. Но не столь заметным было другое, не менее важное воздействие. В техноструктуру влилась новая группа экспертов: наряду с учеными, аналитиками и профессиональными менеджерами теперь ее членами были такие творческие представители, как Дрейпер, а также целый ряд стратегов и инженеров, работающих над новыми способами манипулирования нашим вниманием и превращением его в товар.

Это была еще одна историческая трансформация. К началу 1960-х товары, приносившие реальные деньги, больше не были теми товарами, которые побеждали в некой дарвиновской борьбе за существование на воображаемом конкурентном рынке. Нет, товары, украшавшие каждый дом, теперь были из тех, что вместе создавали на совещаниях в переговорных небоскребов техноструктуры Дрейперы и руководители конгломератов. Там, за долгими дискуссиями, в табачном дыму, с выпивкой, они совместно определяли цену, количество, упаковку и даже чувства, которые должны вызывать ведущие