Технофеодализм - Янис Варуфакис

Великой инфляцией, вверг Глобальный Юг в долговой кризис, такой же ужасный, как в 1970-х и 1980-х. Правительства Глобального Юга, которых десятилетиями поощряли занимать доллары для импорта сырья с целью производства товаров на экспорт (а также для содействия конвертации внутренних прибылей своих олигархов в активы США), теперь банкротятся из-за значительно возросшей стоимости обслуживания своих долларовых долгов [57].

Глобальный Юг сталкивается с ужасающим выбором: либо объявлять дефолт по своим долларовым долгам, что означает, что они не смогут покупать энергию, сырье и продовольствие, чтобы фабрики могли работать, поля — засеиваться, а люди — питаться, либо брать еще один долларовый кредит — например у Международного валютного фонда, с помощью которого они смогут делать вид, будто продолжают погашать существующие долларовые кредиты, но на двух бесчеловечных условиях: во-первых, передав контроль над ключевыми секторами экономики, такими как водо- и электроснабжение, олигархам, маскирующимся под «инвесторов»; во-вторых, повысив внутренние цены на топливо и продукты питания настолько, что их население будет голодать. В любом случае, эти так называемые развивающиеся страны будут вынуждены сдаться и еще глубже погрузиться в динамику отставания от остального мира.

Но это не единственный страшный выбор, который встает перед правительствами стран Глобального Юга. После разделения мира на два облачных суперфеода, один на основе доллара, а другой на основе юаня, они будут вынуждены выбирать, какому феодалу приносить вассальную присягу. Прошли те времена, когда их олигархи могли занимать у Китая или получать прибыль от продажи зерна в Шанхае и использовать эти деньги для покупки недвижимости в Калифорнии или деривативов на Уолл-стрит. Новый долговой кризис заставляет правящие классы Глобального Юга выбирать сторону. В какой облачный феод они будут вкладывать будущие доходы от продажи своих редкоземельных металлов и другого сырья? Будут ли они по-прежнему полагаться на Уолл-стрит? Или они будут направлять свою прибыль и ренту в облачные финансы Китая? В любом случае, Глобальный Юг разделится, что еще больше обострит новую холодную войну.

Это нечто гораздо большее, чем обычный неоколониальный ход событий. Китайский и американский капиталы противостоят друг другу уже много лет. За исключением того, что теперь это уже не ценовая конкуренция или переманивание покупателей различными предложениями по финансированию поставщиков [58]. Это титаническая битва за пока еще нетронутую технофеодализмом территорию, на которую в качестве сюзерена претендуют две враждующие системы извлечения облачной ренты. Потребуется чудо, чтобы этот недавно возникший вид империализма не привел к новым войнам и не преумножил количество несостоявшихся государств.

Кстати, о чудесах: учитывая присущую капитализму тенденцию паразитировать на общественном достоянии, нашему виду потребуется невиданное чудо, чтобы избежать климатической катастрофы. Становление технофеодализма делает это чудо еще более маловероятным. Эпоха облачного капитала воздвигает два препятствия на пути улучшения климата. Одно очевидное, на уровне политики. Важным условием для ограничения глобального потепления на уровне, соответствующем выживанию нашего вида, может быть только грандиозная сделка между Соединенными Штатами, Европейским союзом и Китаем (не говоря уже о необходимости участия Бразилии, России, Индии и ЮАР). В эпоху новой холодной войны лучшее, на что мы можем надеяться, — это два отдельных зеленых перехода, свой в каждом облачном суперфеоде — разделение глобальной зеленой повестки, что, я боюсь, сыграет на руку производителям ископаемого топлива, которые найдут способы натравить политиков друг на друга, что позволит им продолжать бурение.

Менее очевидным препятствием, которое технофеодализм ставит на пути любого зеленого перехода, являются так называемые рынки электроэнергии. Я говорю «так называемые», потому что они не являются и не могут быть реальными рынками. Просто посмотрите: в ваш дом или на фабрику подведен только один электрический кабель. Это по определению естественная монополия. Естественно, если бы правительства выступали за продажу таких монополий частным лицам, получающим таким образом монопольную власть над своими потребителями, люди бы восстали. Поэтому, следуя примеру Маргарет Тэтчер, правительства, намеревающиеся приватизировать энергетическую отрасль, пообещали волшебным образом создать конкурентные рынки электроэнергии вокруг единой сети и единственного кабеля, выходящего из вашей стены: горстка поставщиков энергии, как гласило обещание, будет ежедневно конкурировать на какой-то аукционной площадке за право поставлять вам максимально дешевую электроэнергию. Эти мнимые рыночные аукционы, на которых горстка фирм сговаривается, чтобы обирать потребителей и мелких капиталистов, представляют собой голубую мечту рентного капитала. (Пример тому их огромные прибыли во время энергетического кризиса после пандемии и начала украинского конфликта.) Но это еще не всё. Рантье, которые теперь владеют приватизированными электростанциями, ставят на кон в глобальном казино свои будущие прибыли, занимая под залог будущих доходов, чтобы хеджировать будущие потери [59]. Проще говоря, наши энергетические системы были переданы олигархам, имеющим корыстный интерес вплести энергетику в финансовую паутину. Поскольку эта сеть всё больше сливается с облачными финансами, мы теряем то, что осталось от нашей способности как демоса (сообщества, общества, вида) выбирать энергетические практики, которые могли бы предотвратить климатическую катастрофу.

Вот почему я стремлюсь донести, особенно до молодежи, тревожную новость, что чем больше власти получает класс облачных капиталистов и чем громче становится победный марш технофеодалов, тем меньше мы, демос, можем сделать для предотвращения климатической катастрофы. Молодежь, которая находится на переднем крае «забастовки за будущее», должна признать, что предотвращение перегрева нашей планеты идет рука об руку с сопротивлением технофеодализму.

Возвращаясь к твоему вопросу: кто победит, а кто проиграет? В молодости ты надеялся, что, объединившись в планетарном масштабе, организованный труд победит капитализм. Став старше, ты стал свидетелем ровно противоположного процесса: беспрепятственной глобализации капитализма.

После 1991 года глобализировались две вещи: финансовый капитал, который мог пересекать океаны и континенты одним нажатием кнопки, и производственные цепочки, которые сделали возможным продажу в Филадельфии американских iPhone, спроектированных индийскими разработчиками в Сан-Франциско и собранных тайваньской компанией в Чжэнчжоу. Эти международные цепочки создания стоимости поглотили около двух с половиной миллиардов рабочих, в основном из Китая, Индии и бывших коммунистических стран, вытащив многих из них из нищеты. Но попадающий в заголовки газет рост регистрируемых доходов часто покупается ценой неизмеримых страданий [60]. Доходы китайских сезонных мигрантов, приезжающих из глухих деревень, чтобы по шестнадцать часов в душных потогонных цехах собирать iPhone, выросли вчетверо относительно того, что они могли заработать дома, но уровень самоубийств среди них не ниже, чем среди индийских фермеров, чьи возможности самостоятельно воспроизводить средства к существованию были уничтожены, когда их урожай стал зависеть от генетически модифицированных семян Bayer-Monsanto [61]. Даже в Америке, крупнейшем бенефициаре глобализации, миллионы людей от отчаяния выбрали смерть [62]. Эти противоречия были прямым следствием «Теневой сделки». Мобилизуя торговый дефицит Америки, чтобы превратить Китай в капиталистическую державу, обогащая капиталистов и рантье по всему миру, нищета, вызванная недоинвестированием, переместилась на Глобальный Север, в то время как богатство, вызванное чрезмерным инвестированием, — на Глобальный Юг.

 Спустя два года после распада Советского Союза, когда глобализация набирала обороты, ты задал вопрос, выдающий твою упрямую надежду на то, что капитализм не сможет длиться вечно, который и побудил меня начать писать эту книгу. Как я и утверждал, примерно тридцать лет спустя твое желание оказалось исполнено — появление интернета действительно вызвало гибель капитализма, хотя и не так, как ты мог бы ожидать. Если я прав, то теперь вопрос формулируется так: кто победил, а кто проиграл от этой трансформации капиталистической глобализации в мировой технофеодализм?

На протяжении всей капиталистической эпохи, во времена, когда рантье преуспевали в снятии сливок с увеличивающейся доли прибыли капиталистов, ничего хорошего не происходило. Превращение прибыли в ренту всегда снижало динамику капитализма, создавало пузыри, которые лопались, и загоняло слабых людей и государства в токсичные