Технофеодализм - Янис Варуфакис

технологиями и с теми людьми, которые нас окружают, со всеми их человеческими недостатками. Другими словами, мне не разрешалось переносить мой проект в технологически более продвинутое будущее. И нельзя было заселять мою альтернативную систему новыми людьми, которые будут лучше, умнее или приятнее тех, кого мы встречаем в пабе вечером или перед зеркалом в ванной по утрам. Короче говоря, мой план должен был быть написан так, как будто он уже был реализован. Однако, поскольку история имеет значение, а всё, что мы делаем, зависит от пути, по которому мы следуем, было бы глупо описывать мою систему так, как будто она существовала в 2020 году — в год публикации книги, — не объясняя, как она возникла. Другими словами, мне нужна была правдоподобная альтернативная история политической и социальной революции, которая произошла в какой-то момент в прошлом. С этой целью я выбрал 2008-й как точку, когда эта альтернативная история расходится с нашей. В своей истории я представлял, что могло бы произойти, если бы протесты и восстания, возникшие в результате экономического кризиса — вроде движения «Оккупай Уолл-стрит», испанских indignados и протестов в Афинах на площади Синтагма, — в альтернативной реальности увенчались успехом.

И всё же мне казалось важным, чтобы три моих персонажа каким-то образом стояли одной ногой на той ветке истории, в которой живет читатель — нашей запутанной технофеодальной реальности, — и чтобы и с этой позиции можно было оценивать и критиковать альтернативную систему, которую я создавал. Как подобное могло бы работать? Те, кто с презрением относится к научной фантастике, могут счесть это нелепым, но, потратив — как тебе хорошо известно — часть своей юности на глубокое погружение в научную фантастику, где параллельные вселенные и червоточины являются обычным явлением, я решил, что форма будет такова: я буду описывать две параллельные реальности. Одна наша, в которой живет читатель, я, Ева, Айрис и Коста. И другая, в которой альтернативные версии нас самих обитают в мире, где технофеодализм был заменен основанным на технологических достижениях социализмом. (В книге это называется анархо-синдикализмом, но более простым термином было бы слово технодемократия.) Течение драмы ускоряется, когда изобретение Косты открывает портал для обмена письменными сообщениями между мирами, позволяя персонажам предлагать друг другу описания их альтернативных миров.

Мой ответ парню в пабе, ирландскому министру финансов, любому, кто хочет знать, какую альтернативу технофеодализму я предлагаю, можно найти на страницах книги, которая у меня получилась: «Другое Сейчас: Репортажи из альтернативного настоящего» [81]. Далее следует краткое изложение сути, без описания различных точек зрения, возражений и споров трех моих персонажей, упакованное в краткие тезисы моей альтернативы технофеодализму. Готов ли ты к путешествию в Другое Сейчас?

Демократизированные компании. Представь себе корпорацию, в которой каждый сотрудник имеет одну акцию, которую он получает при приеме на работу, как студент получает библиотечную карточку при поступлении в университет. Эта акция, которую нельзя продать или сдать в аренду, дает каждому сотруднику один голос. Все решения — найм, продвижение по службе, исследования, разработка продукта, ценообразование, стратегия — принимаются коллективно, и каждый сотрудник использует свой голос через интранет-компании, который, таким образом, функционирует как постоянное собрание акционеров. При этом равное владение ни в коем случае не означает равную оплату.

Оплата определяется демократическим процессом, который делит доходы компании после уплаты налогов на четыре части: одна для покрытия постоянных расходов компании (таких как оборудование, лицензии, счета за коммунальные услуги, аренда и процентные платежи), вторая откладывается на НИОКР, из третьей части производится основная оплата труда персонала и, наконец, четвертая часть предназначена для выплаты премий и бонусов. Опять же, решение о распределении между этими четырьмя фондами принимается коллективно, по принципу один человек — один голос.

Любое предложение об увеличении одного из них должно сопровождаться предложением о сокращении расходов на один или несколько других. Конкурирующие предложения выносятся на голосование, где сотрудники-акционеры ранжируют каждое предложение в порядке предпочтения с помощью электронной формы голосования. Если ни один план не получает абсолютного большинства отданных ему первых предпочтений в первом туре, происходит процесс исключения. План с наименьшим количеством предпочтений выбывает, и отданные за него предпочтения перераспределяются по планам, которым было отдано второе предпочтение этих голосовавших. Этот простой алгоритмический процесс повторяется до тех пор, пока один бизнес-план не наберет более половины поданных голосов.

После определения суммы денег, которую компания потратит на каждую статью расходов, фонд базовой заработной платы делится поровну между всеми сотрудниками — от недавно принятых на должность секретарей или уборщиков до звездных дизайнеров или инженеров фирмы. Отсюда возникает один важный вопрос, который пока остается без ответа: как будет приниматься решение о распределении стимулирующего фонда оплаты? Ответ заключается в применении схемы голосования, ставшей знаменитой благодаря конкурсу песни «Евровидение», в которой каждой участвующей стране дается определенное количество баллов, которые она может распределить между песнями любой другой страны. В этом духе раз в год каждому сотруднику выдается сто цифровых токенов для вознаграждения своих коллег. Идея проста: вы распределяете эти токены между теми коллегами, которые, по вашему мнению, внесли наибольший вклад в предыдущем году. После распределения токенов общая премиальная часть распределяется пропорционально количеству токенов, которые получил каждый сотрудник.

Влияние законодательного закрепления такой системы корпоративного управления было бы эквивалентно попаданию большого метеорита прямо в главную несущую колонну фундамента технофеодализма. На самом поверхностном уровне это освободило бы сотрудников от тирании корыстных менеджеров, но на структурном уровне эффект был бы гораздо более существенным. Во-первых, это устранило бы различие между оплатой труда и прибылью; таким образом, мы имеем коллективную собственность и устраняем фундаментальное классовое разделение между теми, кто владеет и получает прибыль или ренту, и теми, кто сдает свое время в аренду за зарплату. Мы также отменяем рынок акций — только работник может владеть долей компании, и его единственная акция не может быть продана или сдана в аренду, — и тем самым перерезаем пуповину, которая связывает финансы и спекуляции на рынке акций. Одним ударом мы покончили с финансиализацией и уничтожили частный капитал. Мы также, скорее всего, устранили необходимость в регуляторах, чья работа заключается в принятии мер против крупных корпораций, вплоть до их разделения, чтобы они не превращались в монополии. Поскольку в компаниях, превышающих определенный размер — скажем, пятьсот человек, — коллективное принятие решений становится избыточно громоздким, представляется вполне вероятным, что работники-акционеры будут против дальнейшего укрупнения, а в случае уже сформированных конгломератов проголосуют за их разделение на более мелкие компании.

Большинство людей, которых я знаю, включая несколько поколений моих студентов, полагают, будто капитализм равен рынку, а социализм должен подразумевать ликвидацию функции цены как сигнала для производителей и потребителей. Это очень далеко от истины. Капиталистические фирмы — это зоны, свободные от рынка, в которых нерыночный процесс извлекает прибавочную стоимость из сотрудников, которая затем принимает форму ренты, прибыли и процентов. Чем крупнее фирма и чем больше облачного капитала она использует, тем большую ренту она извлекает из общества, рынки которого в результате этого дают сбой.

Напротив, демократизированные компании, которые я предлагаю в этой главе и в книге «Другое Сейчас», больше соответствуют хорошо функционирующим, конкурентным рынкам, на которых формируются цены, свободные от бремени ренты и концентрированной рыночной власти. Иными словами, устранение капиталистических фирм путем ликвидации рынков труда и акций прокладывает путь для действительно конкурентных рынков продуктов и процесса ценообразования, приводящего в действие великий двигатель предпринимательства и инноваций, который традиционное мышление ошибочно связывает с капитализмом [82].

Что всё это будет означать для облачных капиталистов? Различные Безосы, Цукерберги и Маски проснутся и обнаружат, что они владеют одной акцией в «своей» компании, что