Кукла на цепочке - Алистер Маклин

я посадил за решетку. Они-то уж садисты высшей пробы. Особо опасные садисты. То, что он и пальцем не тронул ни Аннемари, ни Жюли, говорит в его пользу. Или возьмите Риордана. Он же не психопат. Чокнутый – это точно, к тому же демагог. Но чокнутый – не обязательно невменяемый. В психбольницах есть немало людей, которые убеждены, что они-то и есть единственно нормальные. И в то же время есть немало людей, ответственных за голод, войны, болезни, геноцид, торговлю наркотиками, которых следовало бы поместить в сумасшедший дом, но разве кто-нибудь говорит им, что они не правы? Кроме того, есть еще просто демагоги.

– Дема… кто? – спросил Васко.

– Люди, которые без зазрения совести несут всякий бред, толкут воду в ступе. Это слово сейчас почему-то почти вышло из употребления. Оно связывается с такими людьми, как Гитлер, Муссолини и некоторые современные лидеры националистов. Демагоги бывают плохие и хорошие. Когда-то очень давно этим словом обозначали людей, которые выступали против установленных правил, обычно плохих. Если хочешь, ты тоже можешь называться демагогом. Риордан, конечно, вовсе не член Святой Троицы, но он, видимо, искренний и честный демагог, просто заблуждающийся. Я не думаю, что он злой человек. Самуэльсон – вот темная лошадка. Он – настоящая загадка. Вы знаете, что он англичанин?

Оба отрицательно покачали головой.

– Да, он англичанин. Богатый человек. Очевидно, очень богатый. Обычно богатым людям хочется стать еще богаче, но все же есть предел и их желаниям, и Самуэльсон, как мне кажется, достиг этого предела. Он человек вполне нормальный и вполне уравновешенный, таких нормальных еще поискать. Но под его светской внешностью и дружелюбием скрывается одержимость. Он явно съехал с катушек. И мне хотелось бы знать почему. А что вы думаете о Кэтлин?

Оба приятеля уставились на ван Эффена.

– Минуточку! – сказал Джордж. Он вошел в дом и вскоре вернулся оттуда с тремя рюмками в руках. – Если уже мы собираемся продолжить нашу дискуссию при температуре Верхоянска… Так что ты хотел сказать о Кэтлин?

– То, что сказал. Вас в ней ничего не удивляет?

– Мы ее едва знаем, – сказал Джордж. – Прелестное дитя, конечно.

– Уж эти мне рассуждения мужчины средних лет! А ты, Васко, что скажешь?

– Я согласен с Джорджем. Я никогда не видел… – Он осекся. – Она мне кажется доброй, нежной и…

– Прекрасной актрисой? Закоренелой шпионкой?

Васко ничего не ответил.

– Авантюристкой с кинжалом под плащом?

– Нет! – отрезал Васко.

– Я видел, как она сегодня смотрела выпуск новостей по телевизору. Ты его не смотрел. Ты смотрел на Кэтлин. Я тебя не виню: на нее приятно посмотреть. Только ты не потому на нее смотрел. Между прочим, Васко, из тебя вышел бы просто замечательный инспектор. Разумеется, под присмотром Джорджа, которого я надеюсь убедить оставить столь неудачно выбранную карьеру ресторатора.

Джордж уставился на приятелей, словно сомневаясь, что они в здравом уме:

– Меня?

– Тебя. Ты зарываешь свой талант в землю. Я имею в виду твою карьеру хозяина «Ла Карачи». Аннелизе – восхитительная повариха, и ты всегда можешь нанять пару ребят, желательно бывших заключенных, в качестве вышибал. Они тебя превосходно заменят. Но это так, между прочим. Так что сказали тебе ее глаза, Васко?

Васко смутился:

– Ее глаза?

– Глаза Кэтлин. Ты же смотрел на ее глаза, не на лицо.

– Откуда ты знаешь?

– Так, просто сочетание умения, хитрости, изобретательности и опыта. И прежде всего практика. Так что ты в них увидел – страх, подавленность?

– Что-то вроде этого. Девушка явно несчастлива. У нее нервы на пределе. Странно, что она выглядела так еще до того, как стали передавать выпуск новостей. Кэтлин знала, что скажет диктор, и ей это не нравилось.

– Еще один человек, съехавший с катушек, – кивнул ван Эффен.

– Если уж мы говорим о людях, съехавших с катушек, – сказал Джордж, – то надо включить в этот список и Марию Аньелли. Она очень часто облизывает губы. Мы все встречали людей, которые облизывают губы в предвкушении садистских удовольствий. Только у них при этом губы не дрожат. А у нее дрожат. Мария очень встревожена, нервничает. Ей что-то очень не нравится, что-то вызывает у нее отвращение.

– А я этого не заметил, – признался ван Эффен.

– Ну, у каждого из нас только пара глаз, – рассудительно сказал Джордж. – Не нужно было долго наблюдать, чтобы увидеть, что Самуэльсон наслаждался каждой минутой передачи. Таким образом, что мы имеем? Три человека одержимы навязчивой идеей. Один из этих людей – Самуэльсон. Он увлекает своей идеей других. Можно сказать, что шеф FFF занимается слаломом на склоне с очень сложным рельефом, с множеством пропастей. Двое других одержимых боятся попасть в пропасть при очередном повороте.

Васко жалобно сказал:

– Ты торопишься, и я не улавливаю твою мысль. Тебя послушать, так эти две девушки сравнительно безобидны, даже милы. В то же время Иоахим, Йооп и двое других с детскими личиками, те, кого ты считаешь принадлежащими к «Фракции Красной армии» или к «банде Баадера-Майнхоф», – они далеко не так милы.

– Они бы с тобой не согласились. Эти парни считают себя новыми мессиями, призванными создать новый, лучший мир. Просто по чистой случайности в этом жутком мире их орудиями труда стали убийства и ядерное оружие.

– А эти девушки – их помощницы и союзницы, – с горечью сказал Васко. – Ты же не станешь утверждать, что человек может быть замешан в убийствах, нанесении увечий, шантаже, терроризме, кражах и при этом выйти из дела чистым как снег?

– Возможно, останется легкий налет сажи. Маскировка. Немножко принуждения здесь, немножко шантажа там. Любовь, направленная на недостойный объект. Ложно понимаемая верность. Извращенное представление о чести. Фальшивая сентиментальность. Странная смесь правды и лжи.

– Ты имеешь в виду самообман? – спросил Джордж. – Но они знали, что делали, когда похитили Жюли.

– Они хотели оказать на меня давление. Но их тоже заставили. Ромеро Аньелли сам, по доброй воле, никогда бы не стал похищать мою сестру. Я уже вам сказал, что́ я о нем думаю. Сам Ромеро неагрессивен. Но он получил приказ от своих братьев Джузеппе и Орландо – от того самого дуэта, который я посадил несколько лет назад.

– Но они же в тюрьме.

Ван Эффен вздохнул:

– Васко, Васко! Некоторые из самых могущественных банд в мире управляются боссами, которые временно находятся в тюрьмах особого режима. Палермо, Марсель, Амстердам и Неаполь – вот где короли преступного мира все еще вершат свои дела из тюрем. Это братья Ромеро отдавали приказы о том, чтобы мне посылали открытки с угрозами. Это они приказали похитить Жюли. Но не Жюли им нужна. Им даже я не нужен. Как ни странно, осужденные преступники редко пылают ненавистью к посадившим их полицейским. Обычно они берегут свою злость для судей, которые их осудили. Классическим примером этого является Италия.

– Но если им не нужны ни ты, ни Жюли, – медленно проговорил Джордж, – то мой интеллект подсказывает, что им нужно что-то другое. Подумай только, этот Самуэльсон имел наглость сказать, что Риордан готов использовать орудия дьявола для борьбы с самим дьяволом!

– А я сказал, что человек, который свяжется с дьяволом, должен будет пенять на себя.

– Если уж вы говорите о дьяволе, то скажите мне, какого дьявола вы имеете в виду? – спросил Васко.

– Мы имеем в виду определенного дьявола, а точнее, дьяволов. Те, кто угрожает затопить страну, могут выдвинуть требование, чтобы братьев Ромеро, этих убийц, освободили из тюрьмы или даже – помоги нам, Боже! – дали им полное прощение.

Наступила новая пауза, во время которой Джордж сходил за новой порцией лекарства от пневмонии. Когда он вернулся, ван Эффен сказал:

– Ну, хватит теории. Думаю, нам все более или менее ясно, за исключением мотивов Самуэльсона. Да и относительно этих мотивов мы не ошибаемся – мы просто их не знаем. А теперь – практическая часть нашей беседы. Она не займет много времени. Наши возможности ограниченны, да и к тому же сейчас чертовски холодно. Мы согласились с тем, что сейчас нельзя прикончить трех здешних