Рейс без обратного билета - Александр Александрович Тамоников

вольными философами, ценителями и собирателями всевозможной старины и тому подобными личностями. Богема – она всегда и везде отличается вольностью мыслей и нравов, а значит, и вольностью поступков. Кроме того, личности, мнящие себя богемой или и в самом деле являющиеся таковой, всегда на виду и на слуху, их имена многим известны. И если уж представитель богемы выкинет какое-нибудь коленце, то уж, будьте уверены, слухи об этом мигом распространятся в широкой социальной массе, даже если кто-то вознамерится их скрыть. Даже если представители мощной советской пропаганды изо всех сил будут уверять, что ничего этакого не произошло.

И Эжен стал искать возможности, чтобы внедриться в какую-нибудь богемную группу. Оказалось, что это не так и сложно. Во-первых, таких групп в Москве было много, и большая часть из них – неформальные. То есть никак не зависящие от государственных идеологических установок. Более того, зачастую действующие вопреки таким установкам. Большей частью, конечно, на словах, но, случалось, и на деле тоже. К примеру, художники писали картины, содержание которых противоречило идеологическим установкам, а поэты сочиняли бунтарские стихи. И совершенно неважно, насколько в художественном плане ценны такие картины и стихи. Важны были люди, пишущие такие картины и сочиняющие такие стихи. Большей частью ими оказывались личности с непомерными амбициями и болезненным самолюбием. Ну а из таких людей легко можно было вылепить все что угодно. Уж этот психологический постулат Эжену был известен прекрасно.

Как можно было отыскать таких людей? Ну, это особого труда не составляло. Хотя группы и считали, что ведут полуподпольную жизнь, так как опасаются происков вездесущего КГБ, но на самом деле все они были на виду. Да и как могло быть иначе? Если ты считаешь себя художником, то тебе обязательно захочется показать кому-нибудь свои полотна. И чем больше людей их увидит, тем больше бальзама прольется на твою самовлюбленную душу. То же самое можно было сказать и о стихотворцах – им тоже надо было кому-то читать свои стихи. А были еще и сочинители песен, и кого только не было…

Главное – войти в доверие к таким людям. Эжену особого труда это не составило. Однажды он посетил недозволенную (но и не запрещенную) выставку картин, она же была своего рода ярмаркой, где художники продавали свои полотна. Там он назвался французским скульптором, чьи работы хорошо известны на Западе и прекрасно там раскупаются. Со стороны Эжена это была невинная хитрость, потому что, разумеется, никаким скульптором он не был. Но никто и не потребовал от него доказательств того, что он ваятель. Хватило слов «француз» и «известный на Западе скульптор», чтобы на Эжена обратили внимание. Более того, чтобы он стал центром всеобщего внимания.

Ну а дальше все просто. Очень скоро Эжен стал вхож в одну из богемных групп, свел там знакомства, кого-то похвалил, кому-то дал мудрые советы, кого-то угостил коньяком. В общем, стал своим человеком, можно даже сказать, душой компании. При нем велись всяческие разговоры, и зачастую это были весьма вольные разговоры. Представители столичной богемы много расспрашивали Эжена о парижской жизни и, соответственно, ругали московскую жизнь, здешние порядки и законы, которые не позволяют истинным творцам развернуться во всю ширь своего таланта. Он слушал, поддакивал, задавал вопросы, расписывал голубыми и розовыми красками парижскую, да и вообще западную жизнь. Иными словами, вникал в обстановку, изучал ситуацию, присматривался к людям.

Здесь-то он и свел знакомство с матерью Платона. Ее звали Людмила, но она не любила своего имени, считала его слишком уж простецким, даже патриархальным. Другое дело – Люсси, так она представилась Эжену.

Разговорились. Вначале Люсси, как и положено, жаловалась на свою жизнь и советские порядки, а затем заговорили о практических вещах. И надо сказать, это были очень интересные для Эжена вещи, здесь он усмотрел реальный смысл. То есть появилась зацепка для того дела, ради которого он и прибыл в Москву.

Люсси поинтересовалась у Эжена, любит ли он предметы русской старины.

– О да, конечно! – ответил Эжен. – Я художник, и я понимаю, что такое настоящая красота! Ваш народ такой талантливый! Те предметы, о которых вы говорите, они по-настоящему прекрасны! Конечно, если это не подделки, а истинные предметы старины. На Западе они стоят огромных денег!

– Предметы, о которых я говорю, подлинные! – горячо заверила Люсси. – За это я ручаюсь!

– Вы их владелица? – осторожно поинтересовался Эжен.

– В общем, да… – Люсси отвела глаза, и Эжен, конечно, это заметил. По своей врожденной привычке он не смотрел на Люсси, но ему хватило лишь короткого взгляда, чтобы увидеть и понять, что Люсси смешалась от его вопроса.

– Мадам, я вас поздравляю! – сказал он. – Я так думаю, что редко кто в вашей стране может похвастаться такими сокровищами. Шутка ли сказать, настоящая русская старина!

– Я бы хотела продать эти сокровища, – не сразу произнесла Люсси. – Понимаете, обстоятельства меня вынуждают…

– О, я прекрасно понимаю! – воскликнул Эжен. – Понимаю также, насколько вам тяжело расстаться с такой красотой. Но жизнь есть жизнь, и она диктует нам свои законы. Суровые законы, которые невозможно обойти…

– Так все и есть, – согласилась Люсси.

– Чем я могу вам помочь? – спросил Эжен.

– Понимаете… – Люсси помедлила с ответом. – Предметы, о которых я говорю, не совсем мои…

– То есть? – Эжен сделал вид, что он очень удивлен и даже встревожен. – Что значит не ваши? А чьи же?

– Они принадлежат моему сыну, – ответила Люсси.

– Ах, вот оно что! – Эжен облегченно рассмеялся. – Значит, вашему сыну!

– Да.

– И насколько я понимаю, это ваш сын хотел бы их продать?

– Именно так.

– А вы, стало быть, решили ему в этом помочь?

– Да. Понимаете, это мой сын. И он меня попросил…

– Ни слова больше! – Эжен предостерегающе поднял руку. – Я все прекрасно понимаю! Будь у меня сын, я поступил бы точно так же. Мы должны помогать своим детям. Это один из главных законов, на которых держится мир. Вы со мной согласны?

– Да-да…

Вот тут-то Эжен и понял, что на его удочку попалась крупная рыба. Вернее сказать, он это почувствовал. Картина становилась ему понятной. Не совсем, конечно, а лишь в общих чертах, но и этого для начала хватало. Итак. Имеется некий молодой человек, сын той самой дамы, которая сидела сейчас напротив Эжена. Конечно, вполне могло статься, что это и не ее сын, а она, соответственно, ему не мать. А тогда кто же она такая? Допустим, какая-нибудь авантюристка. А вдруг агент КГБ. Могло быть и так. Она – агент КГБ, и весь этот разговор