Кукла на цепочке - Алистер Маклин

водной поверхности ничего собой не представлял, поскольку окружающая его суша была так низка, что казалась не более чем плоской темной полосой на горизонте – там, где она вообще проглядывала. Монотонность этого пейзажа нарушал лишь клочок земли на северо-востоке, примерно в миле от берега.

Это был остров Гейлер, и он даже не был островом. Вернее, был до тех пор, пока некие доброхоты не протянули к нему от материка перемычку, чтобы приобщить островитян к благам цивилизации и туристическому бизнесу. Поверх земляной насыпи настелили асфальтовую дорогу.

Сам остров не заслуживал титула «достопримечательность». Он был таким низким и плоским, что казалось, через него перехлестнет мало-мальски приличная волна. Но эту плоскость оживляли россыпь сельских домиков, несколько больших, типично голландских амбаров и на западной, обращенной к материку стороне деревушка, расположившаяся вокруг мизерной бухточки. И конечно же, имелись каналы.

Вот и все, что можно было увидеть с того места, где я стоял.

Я вернулся на трассу, прошел по ней до остановки и сел на первый же автобус до Амстердама.

Поужинать решил пораньше, рассудив, что ночью наверняка будет не до еды, а все то, что в эту ночь преподнесет мне судьба, лучше принимать не на пустой желудок. Потом улегся спать, поскольку ночь предстояла еще и бессонная.

Дорожный будильник разбудил меня в половине первого, но я не почувствовал себя хоть сколько-нибудь отдохнувшим. Я тщательно нарядился: черный костюм, черная водолазка, черные парусиновые туфли на резиновой подошве и черная парусиновая куртка. Пистолет я завернул в клеенчатый пакет на молнии и засунул в наплечную кобуру. В такой же пакет уложил две запасные обоймы и спрятал их в застегивающемся кармане куртки. С тоской взглянул на бутылку шотландского, стоявшую на буфете, и решил воздержаться.

Из отеля выбрался по пожарной лестнице – это уже вошло в привычку. Улица внизу оказалась безлюдна, и я убедился, что никто за мной не следит. Да и не было в слежке необходимости, ведь те, кто желал мне зла, прекрасно знали, куда я направляюсь и где меня можно будет найти. А я знал, что они знают. И надеялся, что они не знают, что я знаю.

Я предпочел идти пешком, потому что машину оставил далеко, а на амстердамские такси у меня развилась аллергия. Улицы были пусты – во всяком случае, те, по которым я проложил маршрут. Город казался очень тихим и мирным.

Я добрался до портового района, сориентировался и пошел дальше. И вот я в густой тени складской постройки. Светящиеся стрелки наручных часов показывали без двадцати два. Ветер усилился, воздух заметно остыл, но дождя не было, хотя атмосфера вокруг была насыщена сыростью. Я чувствовал ее запах среди крепких ностальгических запахов моря, смолы, канатов и всего прочего, что делает порты во всем мире пахнущими одинаково.

Рваные темные тучи, разбросанные по чуть менее темному небу, изредка позволяли показаться бледному месяцу, но и когда луна пряталась за ними, тьма не была кромешной, потому что над головой постоянно возникали изменчивые прогалины звездного неба.

В краткие моменты таких просветов я смотрел на гавань, простиравшуюся во мглу и дальше – в небытие. Можно увидеть сотни судов в одной из величайших гаваней планеты, от двадцатифутовых малотоннажек до громоздких рейнских барж, и все они теснятся в кажущемся хаосе, и все они передвигаются в кажущейся сумятице. Да, я знал, что на самом деле нет ни хаоса, ни сумятицы. Чтобы причаливать суда впритирку друг к другу, требуется сложнейшее маневрирование. И каждое судно имеет выход со стоянки в узкий канал, и оно пересечет еще два-три канала, каждый шире предыдущего, прежде чем окажется на водном просторе. С берегом суда соединяются длинными и широкими понтонами, а к тем под прямым углом примыкают узкие плавучие причалы.

Месяц схоронился за облаком. Я вышел из тени на один из центральных понтонов; резиновые подошвы совершенно беззвучно ступали по мокрым доскам. Даже если бы я топал подметками с гвоздями, здешние обитатели не уделили бы внимание этому обстоятельству. Ну, разве что кроме тех, кто питал ко мне недобрые намерения. Почти наверняка на всех баржах жили их экипажи, а на многих и члены семей моряков, но я видел лишь кое-где светящиеся иллюминаторы кают. Если не считать слабых трелей ветра, поскрипывания швартовых концов и постукивания бортов о причалы, стояла мертвая тишина. Гавань, по сути, была городом, и этот город спал.

Я преодолел примерно треть понтона, когда проглянула луна. Пора остановиться и осмотреться.

Ярдах в пятидесяти за мной целеустремленно и молча шагали двое. Я видел лишь темные силуэты, но все же заметил, что у этих силуэтов правые верхние конечности длиннее левых. Данное обстоятельство не удивило меня – как и появление самих преследователей.

Я бросил взгляд вправо. Еще двое решительно продвигались со стороны суши по соседнему, параллельному понтону. И шли они вровень с теми, что на моем понтоне.

Я посмотрел налево. Еще два темных силуэта. Слаженность, достойная восхищения.

Я повернулся и пошел дальше в сторону моря. На ходу извлек сверток из кобуры, снял водонепроницаемый чехол, застегнул его и убрал в карман на молнии. Луна скрылась. Я побежал, то и дело оглядываясь. Три пары недругов тоже перешли на бег. Когда оглянулся в очередной раз, двое на моем трапе остановились и прицелились. Или показалось? Трудно разглядеть в звездном свете. Но миг спустя я понял, что не ошибся: в темноте сверкнул алый огненный язычок. Выстрела не было слышно, что вполне понятно: никто в здравом уме не переполошит сотни крепких голландских, немецких и бельгийских моряков, если можно без этого обойтись. Однако со мной враги не собирались церемониться.

Снова вышла луна, и снова я побежал. От удачно посланной пули больше пострадала одежда, чем я сам, хотя жгучая боль в правой руке у плеча заставила меня инстинктивно схватиться за рану левой ладонью.

Ладно, хватит играть в поддавки.

Я свернул с широкого понтона на узкий, запрыгнул на нос баржи, причаленной под прямым углом, бесшумно пробежал по палубе и укрылся на корме за рулевой рубкой. Затем осторожно выглянул из-за ее угла.

Двое на центральном трапе стояли и энергично махали руками, объясняя своим товарищам справа, что нужно обойти меня с фланга и, если я правильно понял их жесты, прикончить выстрелами в спину. Похоже, эти люди крайне слабо представляли себе, что такое честная игра и спортивный дух, но в их профессионализме сомневаться не приходилось. Было совершенно очевидно, что, если они реализуют свои шансы, которые я оценивал как довольно высокие, это будет сделано именно методом окружения или обхода. А значит, в моих интересах как можно скорее сорвать этот план.

Я временно убрал из уравнения двоих на среднем понтоне, здраво рассудив, что они будут стоять и ждать, когда обходящие застигнут меня врасплох, и повернулся к левому. Пять секунд – и вот мои недруги на виду, не бегут, а уверенно шагают, вглядываясь в тени, отбрасываемые рубками и корпусами барж. Очень неосторожное, даже глупое поведение, учитывая, что я нахожусь в самой густой из здешних теней, а они, напротив, опасно залиты светом месяца. У них не было шансов увидеть меня раньше, чем я их. Один из них вообще ничего больше не увидит, – вероятно, он скончался еще до того, как на удивление беззвучно повалился на настил и с еле слышным плеском скатился в воду. Я прицелился во второго, но тот среагировал молниеносно – метнулся назад, за пределы моей видимости, прежде чем я успел выжать спуск. Отчего-то пришло в голову, что мой спортивный дух пребывает на более низком уровне, чем у врагов, но в тот вечер мне не хотелось смиренно дожидаться конца.

Я переместился к другому углу рулевой рубки. Двое на среднем понтоне не двигались – видимо, не знали, что произошло. Для уверенной ночной стрельбы из пистолета они находились слишком далеко, но я попытался, очень тщательно прицелившись. Услышал, как один вскрикнул и схватился за ногу; судя по тому, с какой резвостью он вслед за своим товарищем убежал с понтона за баржу, рана была несерьезной.

Вновь луна скрылась за облаком,