Спас на крови - Сергей Малинин

вызывал у отца Никанора восторг. Да и могло ли быть иначе? Ведь монастыри и церкви – это самые настоящие дома Бога на земле. Так что каждый удар топора, каждое ведро раствора, поднятое каменщиками, каждый кирпич, уложенный в стену, отдавались в душе священника светлой радостью.

Вечером приехал «уазик» из горисполкома. Из него аккуратно вынесли икону, завернутую вмешковину. Отец Никанор стоял в воротах своего двора, нервно сжав руки в замок. Сознание того, что к нему в жилище вносят шедевр такого масштаба, заставляло кровь быстрее бежать по жилам.

Нет, умом отец Никанор прекрасно понимал, что, пока не проведена искусствоведческая экспертиза, рано утверждать что-то определенное в отношении этого образа. Но что-то теплилось в душе, что говорило: икона самая что ни на есть подлинная и ее на самом деле творил великий Феофан Грек.

– Заносите в дом, – сказал отец Никанор.

Двое грузчиков – те самые подсобники, которые помогали сегодня в подвале им с Иртеньевым, очень осторожно подхватили икону и понесли туда, куда показывал батюшка. Груз был не тяжелым, но, видимо, так уж опасались работяги причинить ему вред, что перестраховались.

Сам Иртеньев, идя возле отца Никанора, сказал:

– Ты меня сегодня на весь день выбил из колеи. Страшновато мне было возле этой иконы.

– Почему? – искренне удивился отец Никанор.

Иртеньев смущенно пожал плечами.

– Понимаешь, какое дело. Когда ты просто в церкви стоишь перед иконостасом – это одно. Там чем икона старше, тем в ней больше… вот не знаю чего. Есть что-то особенное в старых образах, которые давно уже перед людьми. Но это в церкви. А когда она просто на столе в кабинете лежит, мне не по себе. За ней такие годы, она столько повидала…

Священник улыбнулся.

– Не то чувство ты испытываешь. Как можно, чтобы святая реликвия вызывала в тебе страх? Это же с любовью сделано и Богу посвящается. Грешно такого бояться. И ты не бойся.

Иртеньев рассмеялся:

– Так, а мне сейчас-то чего бояться? Икона теперь у тебя будет, а ты с ней общий язык найдешь. Как-никак, ты священник, а не простой завхоз, как я.

– Перед Богом все равны! – назидательно сказал отец Никанор. – И не говори больше про себя ничего хулительного. Это такая же гордыня, как и возвышение самого себя. Будь тем, кто ты есть… Пойдем посмотрим на икону!

Они прошли в дом отца Никанора. Там пахло свежевыпеченным хлебом, воском и ладаном. В прихожей стояла здоровенная бадья свежего меда – батюшка держал пасеку.

Икону принесли в гостиную, или, как называл помещение отец Никанор, в горницу. У стены стояла старая школьная парта, застеленная красным кумачом. На ней размещались кое-какие церковные книги, альбомы иконописи и пара икон, привезенных отцом Никанором из последней поездки в Москву. Священник отодвинул иконы в стороны и приказал рабочим, аккуратно держащим завернутую в мешковину икону, поставить ее на высвободившееся место. Мешковину развернули, доску бережно прислонили к стене…

И как будто что-то изменилось в комнате, как будто бы сам воздух приобрел другой вкус. И как-то разом поблекли краски на новеньких иконах, как будто бы и не лучились они только что всеми цветами радуги. Они теперь казались модниками, неуместно нарядившимися, придя в святое место. А вот лик Спаса, напротив, стал немного строже, даже приобрел некую назидательность. Разумеется, все это было игрой воображения людей, смотревших на иконы, но факт остается фактом – теперь в доме отца Никанора все было по-другому.

– Спасибо вам огромное, Господь вас благослови! – сказал батюшка, осеняя рабочих и Иртеньева крестным знамением.

Работяги степенно попрощались и вышли.

Иртеньев остался. Присев на стул, предложенный ему священником, он спросил:

– Как там дела с патриархом? Небось летят сюда на всех парусах?

Отец Никанор, хоть и был достаточно смиренным христианином, все равно не сдержался от горестного вздоха. Вот и не захочешь, а все равно почувствуешь некоторую горечь из-за того, что так все неповоротливо, а порой и откровенно безразлично устроено в церкви.

– Приняли мой звонок, сказали, что все передадут патриарху. Но как там все будет на самом деле, не знаю. Хочу верить, что на самом деле передадут.

– А что, могут и не сделать этого? – удивился Иртеньев.

– Всякое может быть. Ты пойми, Венедикт, там ведь они тоже не знают, так ли все на самом деле серьезно. Вот выдумал я какую-то икону, а как на самом деле все обстоит? Может, я вовсе ничего не понимаю, нашел какую-то старую доску, и мне невесть что мерещится. Господи, прости! – отец Никанор покосился в сторону иконы и осторожно перекрестился.

– И что ты думаешь делать? – спросил Иртеньев.

– Думаю, надо пару-тройку дней подождать. А может, и с недельку для верности. А потом буду звонить заново, напомню о себе. И вот со второго раза, даст Бог, все, может, получится.

– Ну, хорошо бы, чтоб так все и оказалось, кивнул Иртеньев.

Но так, как хотелось и завхозу, и священнику, дела не пошли. Отец Никанор перенес образ Спаса в церковь, решив, что за время, пока патриархия обратит на них внимание, пусть икона побудет с людьми. Прекрасно, когда намоленная, старинная икона, долго не бывшая в душевном контакте с человеком, вдруг предстает перед ним. Тогда возникает поразительный эффект: как будто бы через поверхность крашеной доски открывается окошко в обитель Вседержителя. Так икона отдает свое добро людям. И им кажется, что они смотрят в Царство Небесное и могут разглядеть в нем каждую черточку.

Так было и в этот раз – на службах в церкви отца Никанора за неделю побывало куда больше народу, чем раньше. Несомненно, кто-то из постоянных богомольцев рассказывал своим друзьям и знакомым о том, какой дивный Спас появился в церкви. Отец Никанор поймал себя на кощунственной мысли о том, что, может быть, и не надо было ничего рассказывать верхним иерархам. У них там и так полным-полно разных реликвий. Ну посмотрят они на эту икону – и что? Ладно, если определят ее в какой-нибудь храм, а то ведь могут прямо как в советском музее положить на полку да и позабыть на долгие годы. А здесь, у него в храме, икона находится при людях, она исполняет свою роль, настраивая богомольцев на контакт с Господом.

Но отец Никанор понимал, что с его стороны не очень хорошо самостоятельно распоряжаться таким шедевром. Да и по совести, икона ведь находилась в музее на хранении. Понятно, что коммунисты были недругами церкви, но получается, что он посягает на государственную собственность. Так что пусть патриарх решит,