Ведро молока от измены - Анна Былинова

Ночь уже вовсю царствовала в деревне. Полная луна смотрела насмешливо на нас. За калиткой стали видны кладбищенские кресты, мертвая тишина царила на кладбище. Вдруг от забора отделилась фигура в длинной черной рубахе и бросилась к нам. Я заорала и попыталась бежать, но тут мужской голос властно приказал мне: «Стой!». Это был отец Прокоп. На фоне кладбища, под серебристым светом луны отец Прокоп выглядел торжественно и пугающе.

– А ну, признавайтесь! Гадать ходили? – пророкотал он, глядя снизу вверх на Ксюньку.

Ксюнька, потупившись, склонила голову, а я пискнула:

– Нет.

– Обманываете? А ну, признавайтесь, обманываете? Покарат господь вас за дела темные, колдовские! Попадете вы в гиену огненну… – Глаза батюшки блеснули. Худощавый и мелкий, он зачем-то воинственно сжимал кулаки.

– Не обманываем, батюшка, – снова соврала я и покосилась на звездное небо. Мне представилось, как оно разверзается, чтобы покарать меня. И сделалось мне вдруг зябко и страшно.

Отец Прокоп открыл рот, чтобы рассказать нам подробно о каре господней, как вдруг со стороны кладбища вдруг раздался жуткий стон, и священнослужитель застыл. Меня тут же продрал мороз до самых костей.

– Восподь, это что же такое? – бесцветно прошептала Ксюнька. «Восподь» Ксюньке не ответил, зато жуткий стон повторился, а затем послышалась возня, словно мертвые из своих могил поднимались.

Отец Прокоп позабыл о наших делах колдовских, перекрестился и стал читать «Отче наш».

«Господи,– подумала я, – вот и расплата за гадания, вот и допрыгалась я!». Ксюнька вдруг завыла белугой, чем еще больше напугала меня, схватила за подмышки отца Прокопа, подняла его своими здоровенными руками и затрясла.

– Каюсь я, каюсь, батюшко! Гадали! Отпусти грех, родненький, не дай в гиене огненной погибнуть!.. – басовито проорала она.

Отец Прокоп завертелся ужом, высвобождаясь из железной хватки. Выскользнул-таки из рук Ксюньки, встал ногами на земную твердь. Но Ксюнька снова его схватила, видимо, полагая, что только ряса может спасти ее от гиены огненной.

Мелькнули меж могильными крестами две черные тени. Покачиваясь и постанывая, они медленно двинулись в нашу сторону. Мертвецы, – с диким ужасом поняла я.

Я не могла сдвинуться с места. Ноги подкосились в бессилии, и я упала на задницу. Отец Прокоп обнялся с Ксюнькой, и стоя они, как две скалы – одна побольше, одна поменьше – принялись нараспев читать молитву. Точнее, читал отец Прокоп, а Ксюнька подвывала ему. И под эту молитву, как в страшном сне приближались к нам неумолимо два мертвеца. В эти жуткие секунды луна, видимо, от греха подальше, спряталась за неизвестно откуда взявшуюся тучу, и стало темно, как в погребе.

Скрипнула кладбищенская калитка. Я натурально захныкала от страха.

Мертвецы приблизились к нам, и один из них вдруг сиплым голосом дяди Феди – алкоголика спросил:

– Об чем ревете? Случилось чего?

Хорошо, что я сидела на земле. Хорошо, что и вскочить не могла в сию секунду. Иначе бы за пережитый страх и ужас я бы этого дядю Федю на месте прибила!

– Вы что тут делаете? – прошептал отец Прокоп.

– Дык могилку копаем, – с детской непосредственностью ответил мужчина.

Оказалось, что дядя Федя и дядя Миша, магазинные попрошайки, подрядились копать могилку. Весь день они старательно копали и старательно выпивали, а потом и уснули прямо возле зияющей ямы. Проснувшись с чугунной от похмелья головой, дядя Миша растолкал дядю Федю, и они отправились в деревню за добавкой, а тут мы у кладбищенских ворот.

– А что это вы тута обжимаетесь? Прям у кладбища? – вкрадчиво спросил дядя Миша. Мы промолчали, потому что каждый думал, как ему ответить. Дядя Миша продолжил свой допрос: – Чего это вы тута в такой поздний час плачете? А можа у вас тут дом свиданий? Хе-хех!

– Не болтай! – взвизгнул отец Прокоп. Сообразив, что до сих пор в объятиях Ксюньки, он отпрыгнул от нее, затряс бородёнкой:

– Вы, если могилку новопреставленной копаете, так копайте как следует! Нечего зелье проклятое распивать, грех на душу брать!

Дядя Федя почесал лохматую голову и вздохнул.

– Прости нас, отец. Грешны. – скорбно просипел он.

– Если грешны, в церковь идите, грехи замаливайте. – назидательно ответил служитель церкви. Дядя Федя покаянно уронил голову на грудь и, по всей видимости, совсем загрустил. И так бы он и стоял, если бы не дядя Миша, который, видя, что друг его верный упал духом, ткнул ему в спину кулаком.

– Пойдем, пойдем, Федюха. Щас мы до бабы Любы дойдем, покасть не поздно. Можа она нас пожалет, откроет. Пойдем, Федюха.– зачастил дядя Миша, подталкивая друга.

Я же, в свою очередь, схватила Ксюньку за руку и потянула ее прочь от вредного отца Прокопа, от мрачного кладбища скорее домой.

Глава 5. Свидетель

На следующий день я встретила тетку Машу Шамову. Увидев меня, она замахала руками и на всю улицу закричала:

– Представляешь?! Представляешь?!

Подбежав ближе, она повторила: "представляешь", как будто ее заклинило.

– Не представляю, тетя Маша, – искренне сказала я.

Тетка Маша хихикнула, прикрыла рот рукой и с затаенной радостью воскликнула:

– Следствие-то че установило!

Я мысленно перекрестилась и буркнула:

– Че?

– Есть информация! У них же там эти… Экспертизы всякие, медосмотры для преступников. Так вот, че оказывается-то…

– Ну что?! – потеряв терпение, рявкнула я.

– Ой, -Тетка Маша пожевала губами, словно смакуя во рту "информацию", затем выдала: – Костя-то, оказывается, этот… Гермафродит, или как их там называют. Ну эти… С мужскими и женскими причиндалами! Он Светке-то завидывал по-женски, вот и порешил!

Стоит тетка Маша, вся сияет. И, главное, по этим сияющим глазам видно, что верит, верит в эту чушь. Верит натурально!

– Вы совсем с ума сошли? – накинулась я на нее. – А эту информацию, случайно, не Ксюнька вам донесла?

– Если и она, и что? – посуровела женщина.

– А то, что наврала она в три короба! Зачем всяким сплетням верите?

Оставив озадаченную тетку Машу, я понеслась к Ксюньке Куприяновой, чтобы задать ей трепку.

– Ты зачем растрезвонила, что Костя, якобы, гермафродит?

– Дык баба Шура так сказала! – совершенно искренне воскликнула Ксюнька.

– Она так не говорила. Она сказала: человек один, а лика – два!

– Ну вот.

– Что – вот?

– Получается, гермафродит.Ты же сама так сказала. Забыла что ль?

Ксюнька Куприянова смотрела на меня круглыми, искренними глазами, и я поняла, что я зря теряю время.

***

В четверг утром прилетел самолет. Привезли покойную Свету Кантимирову. В темно-бордовом гробу она лежала бледная и все такая же красивая, как при