Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

«Да», — сказала она. «Но тебе придётся перестать целиться в меня пистолетом». Она ступила на влажный пол и потянулась к полотенцу, чувствуя себя нелепо и очень злой. Когда она наклонилась, он схватил её и взял в обе руки так, что пистолет оказался у её затылка. Затем он прижался губами к её губам и поцеловал с нелепой нежностью.

Она не ответила на его поцелуй, а отстранилась и посмотрела ему в глаза.

«Ты этого не сделаешь. Это противоречит всему, за что ты выступаешь. Ты делаешь себя преступником в глазах Бога и жалким мерзавцем по меркам американского общества, которое ты, как ты заявляешь, любишь».

«Нет», — сказал он тоном, словно насмехаясь над её неразумным поведением. «Этого мы оба хотим. Ты сама себя не понимаешь, Айсис».

Я знаю это. Он наклонился и поцеловал её в верхнюю часть груди, а затем перешёл губами к шее. Но он не ослабил хватку на пистолете.

«Перестань», — сказала она, когда его свободная рука начала исследовать её ягодицы и верхнюю часть ноги. «Почему бы нам не поговорить немного? Ты же сам говорил, что хочешь». Она вдруг вздрогнула, понимая, что теперь ей придётся кричать или пытаться отбиваться.

«Конечно. Почему бы и нет? Поговорим. Спешить некуда».

«Тогда позволь мне взять одежду», — сказала она. Не дожидаясь ответа, она взяла халат и надела его. Затем она потянулась за диктофоном, отсоединила наушники и положила его в карман.

«О чем вы хотите поговорить?» — снисходительно спросил он.

«Это вы пришли поговорить со мной, — сказала она, — но раз уж вы спросили, я бы хотела подробнее поговорить о вашем прошлом».

«Никогда не сдавайся», — сказал он.

Она направилась к двери. «Пойдем выпьем».

«Нет», — резко ответил он, а затем сменил тон. «Здесь хорошо. Более романтично, не находишь?»

Она обернулась. «Ты сказал, что хочешь поблагодарить меня. Именно это ты и должен был сделать, а не угрожать мне. Ты у меня в долгу. Без меня Карим никогда бы не освободился. А теперь… ну, это очень странный способ выразить свою благодарность».

Лоз задумался. «Я благодарен тебе. Но ты делал это и в своих корыстных целях. Ты хотел узнать о Кариме, как и остальные».

«И на то есть веская причина», — сказала она. «Мы ведём войну, и Хан наладил связи, которые нам интересны».

«Разве так нужно вести так называемую войну с террором? Пытками, содержанием людей под стражей без суда и следствия, бомбардировками невинных мирных жителей? Знаете ли вы, кого держат в плену американцы? Никто даже не знает их имён».

Она покачала головой. «Вы знаете, что я думаю о пытках, и это относится ко всему британскому правительству и десяткам других стран Запада. Каковы бы ни были недостатки войны с „Аль-Каидой“, должно быть очевидно, что мы не начали это».

«Но ты это сделал. Разве ты этого не понимаешь?» — И снова внезапная вспышка гнева.

«Посмотрите на условия на Ближнем Востоке, на людей в Палестине. Посмотрите на нищету здесь, в Египте. Посмотрите на Африку. Эти люди страдают из-за жадности и эгоизма Запада. Никто не может спорить с этой истиной».

«Послушайте, — совершенно спокойно ответила она, — мы все понимаем, что Запад должен помогать менее богатым странам и что все мы должны что-то делать с социальными проблемами, но позвольте мне напомнить вам, что в арабских странах пытки — обычное дело. Помните, почему ЦРУ привезло сюда Хана — потому что арабское правительство повесило его на крышу тюремной камеры. Так что не надо мне нести чушь о жестоком обращении с подозреваемыми на Западе. Пытки и тюремное заключение без суда — норма в вашем мире».

«Вы не понимаете! Вы не видели, как страдал наш народ в Боснии, в Палестине. Везде. Вот за это мы боремся».

«За что сражаетесь, доктор Лоз? За кого сражаетесь? Вы гражданин США и наслаждаетесь всеми прелестями и богатствами Запада, но при этом говорите, что сражаетесь. За кого? Против чего?»

«Нет… я имею в виду арабские народы. Вот за что они борются. Они борются за… справедливость».

Она тяжело вздохнула, понимая, что он вот-вот признается, и как только он это сделает, пути назад не будет. Ему придётся убить её. Сейчас в ней ещё сохранялся осадок учтивого манхэттенского доктора, видимость разумности и согласия, но за этот день он уже дважды срывался, и она была уверена, что он не уйдёт из комнаты, не получив желаемого. «Пойдем посидим снаружи», — тихо сказала она.

Он покачал головой.

«Слушай, это тебе нужно отдохнуть. Ты почти не спал последние три дня».

«Я в порядке», — сказал он. «Мы останемся здесь».

«Тогда позвольте мне выкурить сигарету».

«Нет». Он поднял пистолет. «Сиди там».

Она вытерла край ванны полотенцем и села.

«Давай больше не будем притворяться», — сказала она. «Мы по разные стороны баррикад. Ты же знаешь, чем я занимаюсь, и теперь я довольно хорошо понимаю, кто ты. Например, я догадалась, что ты был ранен в Афганистане, а не в Боснии, и что Карим Хан спас тебя там и отвёз в Пакистан на лечение. Всё это время ты беспокоился не о Кариме — бедном, заблудшем Кариме —

Но о том, что он мог бы раскрыть. Вы знали, что на него нельзя положиться, потому что, будем откровенны, он действительно очень наивен, и единственная причина, по которой он не рассказал им о вас, заключалась в том, что допрашивавшие его не знали, какие именно вопросы задавать. Пока вы не получили первую открытку, вы верили, что единственный человек, способный причинить вам вред, надёжно запрятан в Афганистане.

Возможно, даже мёртв. Потом пришла карточка, и вы поняли, что он на свободе и — что ещё опаснее для вас и вашей организации — его невозможно отследить среди постоянно меняющегося потока рабочих-мигрантов с Востока.

Глаза Лоза ничего не выражали. «Продолжай», — сказал он.

«Ну, на самом деле всё довольно просто. Фотография Хана, которая у вас была, не была подарена вам бездомным в Нью-Йорке. Вы привезли её с собой из Афганистана. Почему-то я помню, что в 1998 году Талибан запретил любую фотосъёмку, за исключением официальных целей. Портрет Хана очень похож на те, что были в архивах Талибана, недавно переданных Северным