Четвертая подсказка - Кацухиро Го

не было. В шерхаусе находились тела Ямаваки и Кадзи. Асука, жившая с ними в одном доме, должна была знать, что эти люди были способны и на убийство. И она могла все свалить на них: «Эти двое убили Тацуму, а затем, выпив яд, покончили с собой. Все взрывы – тоже дело их рук…» Изобразить дело таким образом – вариант намного более реалистичный, чем вызывать в шерхаус еще одного человека. Тем более что нет гарантии, что этот человек согласится сотрудничать. Обычно люди, если им такое предлагают, обращаются в полицию. Тогда, спрашивается, почему же Асука решила вызвать Судзуки? Не потому ли, что она на самом деле хотела другого? Хотела до того момента, как ты сам сказал, что возьмешь вину на себя, и сладкими увещеваниями стал убеждать ее в этом: она хотела, чтобы ты приказал ей явиться с повинной. Может быть, она колебалась между желанием обезопасить себя и совестью. Может быть, надеялась, что появится кто-то, кто убедит ее отказаться от мысли скрыть свое преступление. Равна ли нулю вероятность того, что она вызвала тебя ради этого?

Руйкэ продолжил, словно выдавливая из себя слова:

– Не могло ли быть так, что Асука хотела предотвратить теракты с бомбами так же сильно, как и защитить будущее Миу? Неужели она ни на миллиметр не допускала эту мысль – признать свою вину и доверить дело полиции? Да, наверное, она была лично заинтересована в том, чтобы уменьшить вину Тацумы. Да, она проявила глупость и слабость в том, что не приняла решение немедленно. Но даже если и так, можно ли утверждать, что фальшивым было вообще все – вплоть до ее желания предотвратить взрывы? Что было фальшивым ее желание спасти от смерти других людей, даже тех, чьи имена и лица она не знает? Что плохого в предположении, что она испытывала подобные чувства?

– Но это же всего лишь ваша фантазия…

– Да, сильно подслащенная фантазия. Но ты ведь и на такую фантазию не способен. Ты по своей воле отбросил фантазию, что люди и мир стоят того, чтобы жить. Ты решил отвести глаза в сторону. Хотя ты чувствовал, что это так, тебе было страшно это признать. И ты решил делать вид, что не замечаешь этого. Не считаешь ли ты, что в этом есть несовершенство? Что в этом есть так не любимая тобою ложь? – Лежавшие на металлическом столе руки Руйкэ напряглись. – Я убегать не буду. Ни от жестокости, ни от красивых слов.

Судзуки со спины пристально смотрел на Руйкэ. Его губы едва заметно пошевелились, но слов не последовало. «Эй», – поторопил его сыщик, и Судзуки неожиданно послушно вышел из комнаты.

Исэ опустил голову, будто собираясь упасть в обморок. Затем всхлипнул. Киёмия испустил долгий вздох. «Все закончилось. Моя работа закончилась. Осталось только оформить все бумаги и ждать наказания».

Руйкэ все еще смотрел на то место, откуда ушел Судзуки. Киёмия собрался обратиться к нему, но не смог. Человек, думавший только о том, чтобы выиграть в игре, в итоге до самого ее конца оставался на вторых ролях. И вынужден был признаться в своих действительных чувствах.

– Сколько всего погибших? – продолжая смотреть вперед, спросил Руйкэ. – Сколько человек погибло на линии Яманотэ?

– Сорок один. Может быть, их будет больше. Учитывая обстоятельства, можно сказать, что массовых жертв избежать удалось.

– Вот как? Повезло, значит… – Руйкэ поднял глаза к небу. Через окно пробивался пурпурный свет.

Киёмия встал.

– Ну что, пойдем потихоньку?

– Господин Киёмия…

– Что такое?

– Я схожу лицо помою. – Руйкэ снял очки, встал и исчез в дверном проеме.

«Это человек, – почему-то подумал Киёмия. – Он – человек. Даже если он искренне желает, чтобы этот мир провалился к чертям, он все равно человек. Даже если думает в своей голове, что мир должен быть уничтожен, он не нажмет на последнюю кнопку. Будет до последнего держаться, не желая нажать на эту кнопку».

– Я… – Исэ с заискивающим видом посмотрел верх на Киёмию.

– На поблажки не рассчитывай, – отрезал тот. – Но я знаю. Знаю, что тогда ты закричал ради Коды.

Когда Кода выхватила пистолет, Исэ издал громкий крик. Вероятно, он сделал это на тот случай, если Кода выстрелит, – для того чтобы скрыть звук выстрела от находившихся снаружи полицейских. Исэ пытался прикрыть своего товарища. Такой поступок не назовешь достойным похвалы. Умным его тоже не назовешь. Однако…

Внезапно перед Киёмией всплыла картина. Где-то в пластиковой коробке лежит бомба и отсчитывает время. Рядом с ней лежат ножницы и заношенная бейсболка. И вновь слышится голос Судзуки.

В душе человека, кто бы он ни был, Есть свой узник. Он стонет. От этого скорбь.

– Продолжай работать. И будь готов к последствиям. Мне тоже надо быть к ним готовым.

В глазах Исэ загорелся слабый огонек. Во всяком случае, Киёмия поверил, что это так.

Он направился к двери. Пальцами, еще помнившими ощущение упиравшейся кости, поправил заколку для галстука.

* * *

Судзуки шел по коридору. У стены коридора, ожидая его, стоял Тодороки. Судзуки заметил его.

– А, господин Тодороки! – На его лице появилась радостная улыбка. – Рад видеть вас. – Он остановился перед Тодороки, повернулся в его сторону. – Я хотел спросить об одной вещи…

Сыщики, стоявшие по обе стороны от Судзуки, сделали ему замечание, однако тот не сдвинулся с места.

– Вы ведь после взрыва в Акихабаре поддерживали меня, не так ли? – С невинной улыбкой Судзуки вглядывался в лицо Тодороки. – Я с самого начала понимал это. Понимал, что этот человек ни чуточки не верит во все эти слова – «давайте жить дружно», «мы – товарищи, вместе работающие на общество» и все такое. А потом я увидел ваше желание. Увидел его ясно и четко. Когда вы узнали, что бомбы существуют, вы подумали: «Раз так, пусть эти бомбы всё разнесут».

Слова Судзуки вонзились в душу Тодороки, словно когти орла. Он почувствовал, что Судзуки попал в точку. И понял причину того, почему еще раз хотел посмотреть в его глаза. Ему нужно было проверить возникшее в нем порочное желание. И нужно было опровергнуть его.

«Пусть эти бомбы всё разнесут…»

После того как почти что на глазах у Тодороки произошли взрывы на линии Яманотэ, его подозрения превратились в уверенность. Он понял, что значил тот смех, который поднимался тогда из глубины его живота. Тодороки четко осознал: «Я получаю удовольствие от происходящего».

«Став свидетелем беспрецедентной бойни и наблюдая за ней из безопасной зрительской ложи первого класса, я, не останавливаясь, проследовал стадию безразличия и оказался охвачен