Пассажир без возврата - Алексей Небоходов

губы зашевелились, и он прошептал что—то ей на ухо – слова, которые не принадлежали человеческому языку. Их звук разлился внутри неё, вызвав очередной всплеск жара, пронзивший сознание. Это был не вопрос, не приказ, не просьба – это был голос самого Лифтаскара, произнесённый устами того, кто теперь принадлежал этому миру полностью. Лиза не могла даже подумать о сопротивлении. Она чувствовала, как что—то внутри неё смещается, как её границы стираются, как она растворяется в ритуале.

Подданный замер на мгновение, а затем плавно отступил, освобождая место следующему. Они подходили один за другим, и каждый из них приносил с собой новую волну ощущения, новую вспышку жара, новый импульс энергии, который проникал в неё, отзываясь не только в теле, но и в самой сути её существования.

Толпа дышала единым ритмом, каждый участник ритуала сливался с общей атмосферой, и в этом слиянии чувствовалась их абсолютная принадлежность этому миру. Они не испытывали ни страсти, ни эмоций – они просто выполняли то, ради чего существовали. Их движения были безукоризненно точными, лишёнными случайности, как заранее выверенный механизм. Всё было предрешено, и никто не задавал вопросов.

Дмитрий наблюдал за этим, ощущая, как Лифтаскар пытается проникнуть и в него, охватить его, сделать частью этой среды. Он чувствовал тепло, наполняющее воздух, вибрацию, которая проникала в кровь, стремясь изменить его так же, как она меняла всех остальных. Он видел, как Лиза исчезает – не физически, не буквально, но исчезает как личность, теряя остатки того, кем была. Если он не сделает ничего, она растворится в этом месте, станет его частью, и тогда вернуть её будет невозможно.

Пятаков стоял рядом с троном, наблюдая за происходящим с ледяной самоуверенностью человека, который уже перешагнул черту. Его взгляд был полон удовлетворённого спокойствия – он знал, что Лиза идёт по тому же пути, что прошёл он сам. Он знал, что Дмитрий ничего не сможет сделать, потому что Лифтаскар не оставляет выбора.

Ритуал продолжался, не оставляя ни мгновения для сомнений. Воздух в зале пульсировал, сжимался, становился всё плотнее. Всё здесь жило единственной целью – завершением обряда.

Зал Лифтаскара жил единой волной. Движение тел сливалось в механистичный, чётко отмеренный ритм, который подчёркивал отсутствие воли, мыслей, желания. Здесь не было ни страсти, ни искреннего порыва – лишь жёсткий, выверенный ритуал, лишённый смысла для тех, кто ещё сохранял остатки человеческого сознания. Воздух был густым, он вибрировал от присутствия сотен существ, вовлечённых в процесс не по своей воле, но по самой сути этого мира, где желания подменялись подчинением, а действия – следованием неизменному порядку.

Лиза лежала на тёмном ложе, её кожа поблёскивала в мягком, неверном свете факелов. Она чувствовала, как этот мир проникает в неё, как воля Лифтаскара превращает её тело в центр обряда, в точку, через которую должно пройти каждое из существ, собравшихся здесь. Она не могла сопротивляться, не могла даже думать о сопротивлении. Каждая мысль становилась вязкой, каждая попытка осознать происходящее тонула в плотном, живом пространстве, подчинённом чуждому ритму.

Первый подданный приблизился к ложу, неуклюже взобрался на него. Его лицо было пустым, в глазах не отражалось ничего, кроме серого отблеска окружающего пространства. Когда он опустился рядом, его рука коснулась кожи Лизы – неосторожно, но без эмоций, как будто его движения были продиктованы чем—то иным, чем разум или воля.

Он вошёл в неё.

В этот момент его тело вздрогнуло, а из груди вырвался глухой, животный звук – не стон, не крик удовольствия, а болезненный рёв, как у зверя, получившего смертельный удар. Его спина выгнулась, руки судорожно сжались, глаза закатились, и на мгновение он застыл, замерев в абсолютной неподвижности. Затем, резко дёрнувшись, он вышел, отшатнувшись назад, и упал на колени, тяжело дыша. Всё это длилось несколько мгновений, но казалось бесконечным.

Следующий шагнул вперёд.

Его движения были такими же механическими, такими же отточенными. Лиза чувствовала их приближение ещё до того, как они касались её. Их дыхание, их тени, их подавляющее, нависающее присутствие. Они приходили один за другим, и каждый раз происходило одно и то же: мгновенное, резкое соединение, судорожный рёв, резкий отход назад, как будто их тела не выдерживали напряжения, как будто сам Лифтаскар требовал не наслаждения, а жертвоприношения.

Их лица оставались неизменными. Ни один из них не смотрел на неё, ни один не пытался осознать её присутствие. Они не видели её как личность, не видели даже как женщину – для них она была чем—то иным, чем—то, что существовало вне привычного понимания. Она была ритуалом.

Жар толпы становился ощутимее, словно сам воздух, напитанный этими действиями, наполнялся жаром чужих тел. Пространство колебалось, искажаемое этим циклом, повторяющимся снова и снова. Лиза не могла думать. Её мысли растворялись, её сознание медленно соскальзывало в это состояние, когда мир перестаёт существовать, когда остаётся лишь то, что происходит здесь и сейчас.

Дмитрий смотрел на происходящее, чувствуя, как Лифтаскар давит на него, проникает в его разум, пытается сломить. Он знал, что если позволит себе быть поглощённым этой атмосферой, он потеряет способность сопротивляться. Он видел, как она меняется. Как её дыхание становится рваным, как её тело уже больше не принадлежит ей.

Очередной подданный вошёл в неё.

Очередной рёв, болезненный, хриплый, наполненный чем—то, что невозможно описать словами. Очередной сломанный момент, когда воля Лифтаскара забирала своё. Очередное существо, отступившее, как отступали все до него.

Пятаков наблюдал за всем этим с ледяной отрешённостью, с полным принятием происходящего. Он уже давно перестал видеть в этом что—то чуждое. Для него это было естественным, правильным, неизменным.

Ритуал продолжался.

Дмитрий сделал последний шаг, и мир вокруг стал вязким, словно воздух наполнился невидимой субстанцией, удерживающей его на грани подчинения. Он чувствовал, как магия Лифтаскара врастает в него, прокладывает незримые нити в сознание, вытягивает из него волю, размывает границы между его мыслями и ритмом обряда. Ещё секунда – и он перестанет быть собой, перестанет различать, зачем он здесь, зачем продолжает бороться.

Но внутри него оставалась последняя грань сопротивления, последняя черта, отделяющая его сознание от полного растворения в чужой воле.

Всё его существо ощущало Лизу, её присутствие было последним якорем, удерживающим его от погружения в тёмную бездну Лифтаскара.

Когда он вошёл в неё, мир содрогнулся. Давление, охватывающее его сознание, вспыхнуло ослепляющим жаром, волна ритуальной энергии сжалась вокруг них, словно захлопнулась ловушка, из которой нет выхода. Лифтаскар принял его, принял как часть себя, как нового носителя его воли, как ещё одного, кто должен раствориться,