Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

Дедушка леший пришел только через час, когда Лиза себе места уже не находила. Хорошо, что Иван то и дело отчитывался о поисках. О том, что прочесывают город, о том, что Баюша кружит по темным улочкам, ища следы Пети. О том, что утром точно пойдут слухи о тиграх, вырвавшихся на свободу из бродячего цирка в Суходольске — Баюша, чтобы быстрее бегать, чуть подросла до хорошего такого бабра. О том, что рыбаки вышли в Идольмень. О том, что Сашка уже не раз всплывал и отчитывался, что там, где был еще неделю назад город водяного, ничего кроме льда не осталось. О том, что Алешка баламутит все воды.

— Прости, свиристелка, — повинился леший, заметив, как бросилась к нему Лиза. — Да садись ты, не мельтеши… Садись!

Он сам показал ей пример, опуская на землю, среди земляничных листьев. Лиза, с трудом сдерживая точившую её изнутри тревогу, села рядом — знала, что спорить с лешим себе дороже. Он принялся объясняться, стряхивая с себя на землю совиные пестрые перышки:

— Далече я был, бера тебе искал. Спят все в берлогах. Приходится в сны влезать, сны их звериные смотреть. Сонный я, токмо потому и шел к тебе долго. Чаво хотела?

Лиза взяла его за руку — когти у него были острые, пальцы почти ледяные, зато сердце у лешего было большое и человеческое. Леший расцвел в неожиданной улыбке, словно таких простых прикосновений ему и не хватало.

— Дедушка леший, помоги найти в лесу мальчика. Его зовут Петр Алексеевич, ему девять лет, и он пахнет сразу и живой, и мертвой водой.

Леший как-то странно скосился на Лизин живот:

— Свиристелка, одно не пойму… И когда б ты успела? — Он даже руку свою из её ладоней забрал и чуть отодвинулся в сторону.

— Дедушка леший, — рассмеялась Лиза над подозрениями лешего. — Это ребенок Натальи и Калины.

Леший почесал своей когтистой лапой затылок:

— Ну, энтот могет. Да. Энтот наглый огонечек. Иван-царевич которой. Но Наталья. Это ж твоя старшая, да?

— Она.

— Дак… Не могет того быть. Не могет. Она же ж мертвая была, она ж русалка. Даже если и было чего у них с рыжим тем в Майские ночи… Ты не смотри так… Я не подглядывал за ними. Делать мне нечего, за русалками бесстыжими глядеть. Не могло быть дитя. Та Наталья мертвая. Я на Ладоге когда-то был, подходил, смотрел. Мертвее не бывает.

Лиза вздохнула:

— Живая она, дедушка. Это точно. — То, что она нелепо умерла пару недель назад, говорить необязательно.

Леший вскочил на ноги и принялся кругами ходить по поляне, затаптывая от волнения клубнику. Сладкий запах ягод и умирающей травы полетел над поляной.

— От подлец, от тварина…

Лиза думала, что он Алешку ругает, но леший продолжил ругаться куда-то в небеса:

— Живую душу в плену держал. Живой душой другой прикрываючись… От тварина-то.

— Дедушка…

Леший злился на обман — он взмыл в небеса, превращая руки в крылья, подлетел в Лизе и завис над ней, золотыми глазами сияя ярче солнца:

— Запомни, свиристель, запомни хорошенько — не люди они. Они иначе мыслят, выгодами своими. Им чужие жизни… Скока вона Огонь тобой игрался… Запомни — нет у них над тобой власти, душу твою, жизню твою они не заслужили. Крепко помни. Не отдай зазря жизню свою. Помни, прошу! Надо будет — и третий раз повторю, но ты запомни хорошо!

Он отлетел в сторону, продолжая ругаться:

— От же гадина водная. Живую девку в плену держал, на волю как положено отпускал в Маев день, а мальчонка у него в заложниках был. От тварина… Зла не хватат! Как так можна-та! Дитем прикрывался!

Лиза пожала плечами — она тоже этого не понимала:

— Дедушка леший… Помоги с поисками.

Он кивнул и зыркнул на неё глазами:

— Возвращайся к свовому драному коту и держись за него крепче. Не дай воздушной гадине тебя забрать у него. А я полечу. Всех подыму. До всех дотянусь. И лисы, и зайцы, и волки все пойдут на поиски. И напомни коту своему драному — он же земля. Он же ж кажную тварюшку живую может чуйствовать. Чаво он не ищет мальчишку?

— Он ищет, — оправдала Лиза Сашу. — Только немного не там. Он в Идольмене сейчас.

— Плавающий кот — чево смешнее скажи… Ну пусть… Пусть играется и ищет. Возвращайся, свиристелка, найдем мальчишку. Пусть я опоздал на десять лет, но сейчас не позволю себе башку задурить. Найду мальчонку.

Петю нашли на берегу Идольменя под утро. Он замерз, дрожал, как осиновый лист, зато Архипка, нашедший его, когда отправился на рыбалку, точно уверился — рыбалка совсем не его. Зато, кажется, спасть чужие жизни ему пришлось по нраву. Эх, вернулся бы еще отец с каторги, как обещал тот городской хлыщ… Можа тогда в полицию податься, прямо в Сыск.

* * *

Петя открыл глаза, ничего не понимая. Было жарко, было тяжко, было больно — в горле и где-то в груди. Дышать невозможно — на груди лежало что-то мурчащее и довольное. Он чуть пошевелился, и мурчание стихло, зато чем-то мокрым и шершавым, как наждачка, прошлись по щеке. Кажется, его лизнула кошка.

— Котенка… Глупая котенка, я тебя теперь учить буду. А потом еще котятки пойдут — лепота!

— Тя… Же… Ло… — он раскашлялся, и кто-то убрал с его груди мурчащую тяжесть.

Над Петей склонился незнакомый мужчина, рыжий и неопрятно заросший щетиной:

— Ну, здравствуй, Петр Алексеевич.

На плечах мужчины блеснули серебряные псы. Петя сглотнул — во рту было сухо и гадко, как песка объелся.

Мужчина не так все понял:

— Боишься меня? Говорила мне Лиза — сними кафтан…

— Вот еще… Не боюсь! У меня отец… — Петя тут же прикусил губу почти до крови — чуть не проболтался!

Глава тридцать седьмая, в которой жизнь налаживается

Алексей смотрел на белоголового, как одуванчик, мальчишку и не мог поверить, что пусть Наташа и ушла, но часть её осталась с ним в этом мире — в их сыне. Улыбка у Пети была как раз Наташина. И гневный прищур глаз её, особенно когда он вынимал из рукавов долгорукавки припрятанные ею конфеты.

Он, пытаясь как можно понятливее сказать, представился, хотя получилось излишне пафосно — не готовила его жизнь к таким вот поворотам:

— Петр Алексеевич Калина, так уж получилось, что твоим отцом являюсь я, Алексей Петрович Калина. Кромешник и опричник.

Мальчишка продолжал щуриться — правильно, Алексей на его месте точно не