Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

— Да что там… На моем месте так поступил бы каждый, — скромно ответил Федор. На самом деле он этого не думал. Гордое чувство переполняло его. Он поступил как герой. Пусть мальчишка не задирает нос.

В Сибирске не выдержал: обратился к Панкратову с просьбой — не может ли тот ему подкинуть тысчонки три. Надо срочно помочь матери, дом, в котором она живет, развалился, срочно требует ремонта.

Панкратов страшно обрадовался:

— Да, да, конечно… Бери. Я на «Жигули» отложил, а мне ГД казенную подбросил…

— ГД тебя ценит, — с завистью сказал Шакин. — Правда ли, что тебя в институте зовут «начальник директора»?

— Правда, — смущенно засмеялся Панкратов. — ГД верит в мою интуицию и часто советуется со мной.

— Только учти, деньги отдам не скоро. Через год, не раньше. Я тебе дам расписку.

— Хорошо, хорошо. Когда сможешь, тогда и вернешь. И никаких расписок, мы же с тобой друзья! Не так ли?

Вскоре друг пригодился Шакину еще раз. Когда он по халатности сжег в лаборатории дорогой прибор и ему указали на дверь, Сережа Панкратов помог ему устроиться заместителем директора местного Дома ученых.

— Спасибо, друже, — сказал Шакин, с трудом вымучив благодарственную улыбку. На душе у него кошки скребли. И дернул его черт удрать с дежурства на свидание с миловидной вахтершей, без памяти влюбившейся в него! Мог бы с успехом встретиться с девчонкой и на другой день, в выходной.

Два события произошли почти одновременно: отчисленный из института Шакин приступил к исполнению новых обязанностей в Доме ученых, а Сережа Панкратов стал членом-корреспондентом Академии наук. Он побывал на одном из любительских спектаклей, в котором Федор играл главную роль. По окончании представления преувеличенно хвалил его артистический талант, сулил в искусстве большое будущее. Шакин понял: путь в физику ему заказан. В эту минуту он пожалел, что там, в горах, не перерезал веревку, на которой висел Панкратов… Впрочем, кто бы тогда устраивал его на работу, у кого бы он брал взаймы?

Взятые у Панкратова взаймы деньги разошлись быстро. Федор осуществил свое заветное желание: слетал в Сочи, гульнул на всю катушку. На обратном пути заехал в Москву. Быстро оброс знакомствами. На женщин не жалел денег: эти юные меркантильные создания позволяли ему чувствовать себя большим и сильным. Назначенный им самим срок расчета с Панкратовым давно прошел, а он так и не расплатился с ним. Когда при встречах Федор затрагивал эту тему, смущался и краснел не он, а Панкратов. Отводил в сторону глаза, торопливо говорил:

— Да, да… Потом… Когда сможешь… — и заговаривал о чем-нибудь другом.

Шакин догадывался: Панкратов мысленно уже давно распрощался со своими деньгами и не надеялся получить их обратно. Рассматривал эту сумму как плату за спасение, полученную с него предприимчивым приятелем. Казалось бы, такое положение должно было устроить Шакина. Что может быть лучше долга, который не надо возвращать?

Но в том-то и дело, что этот долг и именно этому человеку Шакин должен был выплатить. Не мог не выплатить. Мимолетная тень, которая набегала на лицо молодого член-корра каждый раз, когда заходила речь о просроченной задолженности, надолго отравляла Федору настроение, выбивала из колеи. Не мог он допустить, чтобы мальчишка, которому он в горах Тянь-Шаня подарил жизнь, смотрел на него сверху вниз. И Шакин поклялся себе во что бы то ни стало, любой ценой раздобыть проклятые деньги и в один прекрасный день с независимым и гордым видом бросить их на стол Панкратова.

Но денег не было.

Он уже начал терять надежду: неужели так ничего и не подвернется? В этот момент в Сибирск пришло письмо от старого московского коллекционера Лукошко, а вскоре прибыл и он сам. Первое время Федор даже не мог поверить в реальность случившегося: как снег на голову сваливается какой-то чудик и прямо-таки упрашивает, только что не умоляет, избавить его от богатства — коллекции ценой в полмиллиона. Шутка ли!

Справедливости ради следует отметить, что коллекцию свою старик жаждал вручить обществу, городу Сибирску, а не Федору. Но это уже детали. Как-нибудь Шакин найдет возможность взять то, что плохо лежит.

От примитивной кражи Федор отказался сразу: из-за двух-трех вещиц мараться не стоит, а всю коллекцию в мешке не унесешь. Да и охранялась она вовсю, поскольку по требованию старика застрахована была на большую сумму. Надо придумать что-нибудь другое.

Для начала надо сорвать передачу коллекции городу и институту. С обществом сладить труднее, чем с частным владельцем. Он отправил коллекционеру письмо, сообщил: поставленные им условия (старик просил выплаты ему небольшой ежемесячной дотации к пенсии, а также присвоения коллекции его имени) выполнены быть не могут. Как Шакин и ожидал, от Лукошко немедленно поступило требование вернуть коллекцию назад. Федор лично проследил, чтобы при отправке ни одна из ценных вещиц не пропала, не была повреждена. Он уже относился к этой коллекции как к своей собственности.

Списавшись с матерью, выяснил московский адрес ее дружка, престарелого артиста Петра Антоновича. И в один прекрасный день нагрянул в его каморку, расположенную в строении № 13 по Казачьему переулку.

Вскоре с удивлением узнал, что Петр Антонович имеет честь состоять с коллекционером Лукошко в самых дружественных отношениях. «Это знак свыше», — подумал Федор и рьяно принялся за дело.

«ВСТРЕЧНЫЙ» УЗЕЛ

На одном из допросов, за секунду до того, как войдет сержант и уведет Шакина туда, в страшное одиночество камеры, Шакин задал Коноплеву вопрос:

— Там, в Сибирске… в Доме ученых… и в кафе… вы уже знали, что я?..

Язык словно распух, с трудом поворачивался у него во рту.

— Что же вы замолчали? Договаривайте… — оживившись и сбросив с себя путы усталости, проговорил Коноплев. — Вы хотели сказать, что «я убил Лукошко»… Ведь так?

— Не ловите меня на слове! — наливаясь темной злостью, выкрикнул Шакин. — Все равно у вас ничего не выйдет. На суде от всего отрекусь… И видеомагнитофоны ваши не помогут.

Подполковник словно не слышал последних слов:

— Итак, вы хотите спросить, знал ли я тогда, во время нашей первой встречи, что вы тот самый человек, которого мы ищем? Нет, не знал.

И снова Шакин — в который уже раз! — удивился почти наивной откровенности Коноплева и той легкости, с которой она ему давалась. Он ожидал ответа вроде: «Здесь вопросы задаю я. Ваше дело, Шакин, отвечать!» А тут… «Он или глуп как пробка, или дьявольски умен», — подумал