Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

В этот раз Лизу в родовом гнезде Волковых поселили не во флигеле. Ей, как и Саше, Алексею с Петей и Ивану с Егоркой выделили комнаты на хозяйской половине. Остальных гостей расселили на другом, гостевом этаже. Здесь же жила только семья. Лиза не сдержала грустной улыбки — у неё снова есть семья, пусть немножко странная. Только Наташи и младших сестер ей все же будет не хватать. Саша, пока поднимались по лестнице, украдкой шепнул, что поговорит с отцом, чтобы тот не сильно беспокоил Лизу — пусть отрывается на Пете с Егоркой.

— Саша, это не так, — мягко сказала Лиза, ловя на себе взгляды и Алексея, и Ивана. Только Миша удержался и не обернулся. — Не надо меня отгораживать от твоих родителей. Просто мне нужно немного времени.

Саша тепло улыбнулся:

— А я о чем? У них вон целый внук незаласканный бегает — им есть на кого излить свое внимание. Отдыхай… — Он направился в свою комнату — она была чуть дальше по коридору.

Михаил, приглашающе распахнув перед Лизой двери, замер на пороге, глядя, как она осматривается в красивой, полной солнца и воздуха комнате с высокими потолками, удобной деревянной мебелью и большими окнами с частыми переплетами рам. Он с непривычно грустной улыбкой пояснил, что именно тут она и должна была остановиться в тот нелепый сентябрьский день, когда ужин в её честь так и не состоялся. Вспоминать княжну Анастасию ему и ей до сих пор было больно. Лиза вместо тысячи ненужных слов обняла Михаила — он её семья, как и Саша. Его руки воспитанно легли ей на талию, ладони обжигали Лизу даже через мундир, а дыхание стало затаенным и тоскливым.

— Скорей бы перевернуть страницу этого нелепого года, — прошептал Михаил на прощание — его внимания ждали другие гости. Уходить ему было тяжело, как и Лизе понимать, что ничего она в их отношениях изменить не может. Он для нее самый лучший вну… Брат! Самый лучший, надежный брат, не более того. Леший просил не тревожить Мишку, не терзать его чувства, но пока не получалось держаться от него подальше. Ту же службу не отменить, а уходить с неё ни он, ни она, не собирались.

Дверь за Мишей закрылась еле слышно. Лиза медленно подошла к окну, сдвигая в сторону тонкий тюль, закрывавший вид на улицу. Случайно или так и было задумано, но окна её комнат выходили на лес и петляющую среди сухих зарослей рогоза сизую, исходящую паром Перыницу. Где-то там пряталась берегиня, стихия воздуха. Она отказывалась показываться Михаилу и помогавшим ему в поисках мальчишкам-колдунам. Она избегала их, понять бы еще, почему. Лиза же тогда в сентябре слышала её песню на берегу Перыницы. Берегиня была там тогда. Почему она не идет к Мишке? Или дело именно в том, что Мише она показываться не хочет? Обижена на него за обряд с кровью? Так не он же его проводил… Хотя леший не раз говорил, что стихии — не люди, их логика совсем иная.

Лиза устало опустилась в кресло, стоявшее у окна. Даже после Мишиного лечения в больнице — он всех заставил выпить своей крови, — клонило в сон.

Трещало уютно пламя в камине, за окном шумел сосновый лес, небо кипело яркой, чистой, словно вымытой с мылом лазурью — все же того, что Миша сильный погодник, у него не отнять. Если берегиня получит свободу, то что станет с его умениями?

По коридору с воплями восторга пронеслись Петя и Егорка — кажется, они помчались гулять. До Лизы донеслись отголоски эфирных возмущений — Алексей не стеснялся, восьмой уровень явно выдал, намораживая горки. И снова стало тихо и покойно.

Горничная принесла чай с рябиновым, горько-сладким вареньем, горкой пряников и свежих булочек с маслом. До обеда, который они пропустили в Суходольске, тут в Волчанске еще далеко. Тут до сих пор живут иначе, словно князь и княгиня Волковы еще живы.

Невыносимо клонило в сон. Ей не чай, а кофе бы выпить. В ушах незатейливо звучала песенка берегини, долгая, тягучая, полная тоски. Она словно звала Лизу куда-то, как тогда в сентябре, хотя слов совсем не разобрать. Веки то и дело сами опускались, тяжелые, как гири. Только стоило закрыть глаза, как перед глазами вновь летели комья земли в разверстый зев могилы, шумел ночной опасный для потерявшегося ребенка лес, и снова Лиза, с сердцем заходящимся от страха, искала и не находила Петю. Она знала, где его искать — на берегу Идольменя, но именно туда ей дороги не было. Все вело её во сне к ненужной Перынице. Иногда она даже находила вместо Пети Наташу и тут же выныривала из дремы.

Вставать и перебираться в кровать не хотелось — неприлично в середине дня спать. Лиза сидела, свернувшись калачиком в кресле, как в детстве, пытаясь снова и снова связать все оборванные преступниками нити в одно полотно, и у неё не получалось. Шульцу не нужны были бы русалки, если бы у него был артефакт. Артефакт или его место хранения могли выдать Голицыну, и как раз это могла сделать её выжившая бриттская бабушка… Называть её по имени до сих пор не хотелось. Лиза помнила предательство своей матери, в предательство бабушки верилось еще легче. Или бабушка сразу подозревала, что артефакты могут быть сломаны. Выходит, она была свидетельницей, если не участницей, всей эпопеи с кровью и ритуалами. Спросить бы… Да веры ей нет.

— Холера…

И как тут разобраться, если даже семье нельзя верить. Взять ту же Елену. Как она могла предать Анну! Ведь в детстве они были неразлучны. Но она предала — не вернулась обратно в Идольмень после Майской ночи. И Идольмень убил Анну. Взял её жизнь, как обычно — вода, как и огонь, привычна к жертвам. Это воздух только учится получать жертвы — авиакатастрофы еще чрезвычайные события, а не обыденность.

Дом затих. Песня берегини стала чуть громче. Прислушайся к ней Лиза внимательнее, и слова можно было бы разобрать. Лиза слышала, как пару раз открывалась дверь её комнаты, но говорить с кем-либо не хотелось. Она забилась в свое убежище в кресле, смотря на сизую воду Перыницы.

Елена и Анна. Одна выросла, только где? Вторая осталась навсегда юной русалкой.

Одна в Идольмене, навсегда четырнадцатилетней или чуть меньше, вторая… Куда её понесло