Клад под старой липой - Виктор Александрович Байдерин

— Вероятно, — с легким замешательством ответил я, — пошел бы в лабораторию и побеседовал для начала с самим Закировым.

— Э, так прямолинейно в данном случае действовать нельзя. Закиров просто-напросто ничего бы не сказал. Или наплел что-нибудь вроде того, что после долгого сидения за столом неплохо и поразмяться. Что права шофера он получил, собираясь приобрести машину, а потом покупка не состоялась. И так далее. Насторожился бы, коли есть на то причины.

— Ну, хорошо, — согласился я. — Мой ход оказался неверным. А что предприняли вы?

Прежде чем ответить, Султанов допил чашку чая, налил новую, тщательно размешал в ней сахар.

— Я пошел на базу текстильторга, туда, где бесконечными штабелями лежат всевозможные ткани — хлопчатобумажные, шерстяные, искусственные. Пришел, познакомился с заведующим базой Федором Филипповичем Романовским. И засел за изучение накладных. Есть такой, знаете ли, документ, говорящий о продвижении товара от фабрики до потребителя. Называется этот документ накладной. Вот я и стал изучать, какие ткани и куда движутся с базы текстильторга.

— Это чтоб выловить те ткани, которые шли, шли, да и зашли в лабораторию?

— Точно.

— Но ведь это все равно, что найти иглу в стоге сена, не правда ли?

— Нет, несколько проще. Но в общем-то нелегко, — улыбнулся Султанов.

— Позвольте, Рауф, — возразил я. — Но почему вы решили, что ткани в лабораторию поступают только через текстильторг?

— Вообще-то они туда могли попасть и другими путями. Но главный канал, официальный — один: база текстильторга. Вот поэтому я и засел там на несколько дней.

— И нашли?

— Ну, а как бы вы думали? — улыбнулся Султанов.

— Судя по вашей улыбке — нашли. Ведь так?

— Да. Главная морока была в том, что на базе поначалу меня не поняли — чьи накладные мне нужны? Вот и проверял я документы главного универмага и даже накладные, по которым ткани отправляют в другие города. База-то огромная. А для себя я нашел в этих ворохах бумаг лишь один документик. Лаборатория почему-то получила на проверку качества импортную новую синтетическую ткань кримплен. Вам это слово что-нибудь говорит?

— Нет.

— Потому что вы не женщина. Кримплен очень удачно имитирует тонкие шерстяные ткани, а выпуклый узор на нем делает кримплен очень модным. Из него шьют нарядные платья — вечерние, театральные, словом, платья для торжественных случаев. Усвоили?

— Да. Но зачем надо проверять этот кримплен в лаборатории, если ткань уже прошла строгую проверку покупателей?

— Вот этот вопрос возник и у меня. И я задал его Федору Филипповичу Романовскому, заведующему базой. Мне показалось, что вопрос застал его врасплох. Он пробормотал что-то об эксперименте — вот, мол, решили проверить, так ли прочна эта зарубежная ткань, как наши. Так сказать, для сравнения. Тем более, подчеркнул Романовский, что ткань, отправленная в лабораторию, была бракованной. Здесь, на базе текстильторга, выборочно проверяется качество всех тканей. Нет ли среди них порванных, испачканных и так далее. Вот и выяснилось, что в двух тюках импортная ткань имеет производственный брак — спущенную петлю на рельефном рисунке. А эта спущенная петля, если ее проглядели на фабрике, будет повторяться через каждые два метра до конца куска.

Существует такой порядок: если база нашла дефект на импортной ткани, она должна отложить бракованную ткань и не реализовать ее, пока от фирмы, изготовившей ткань, не придет уценка. Фирма уценяет брак наполовину, иногда и на восемьдесят процентов.

Но когда я попросил на базе уценочный акт от фирмы, мне сказали, что он еще не получен. Тогда почему ткань уже передана в лабораторию, а часть ее по сниженной цене пущена в продажу в один из магазинов города? Накладную на отправку кримплена в магазин я тоже не нашел. Романовский спокойно сказал: «Акт от фирмы все равно придет». «Но вы, — сказал я, — ведь не знаете, на сколько будет уценена ткань». Романовский ответил, что знает это. Такой брак случался и прежде.

Допустим, Романовский угадал, на сколько процентов уценят ткань специалисты изготовившей ее фирмы. Но все равно нельзя было до получения акта пускать эту ткань в лабораторию и в продажу. Чем вызвана такая торопливость? «А у нас на базе, — сказал Романовский, — очень тесно. Все стеллажи тканями забиты. Вот и решили поскорее избавиться от бракованных тюков».

Хорошо. А сколько же ткани было отправлено в магазин? На этот вопрос Романовский ответил далеко не сразу. В накладных было проставлено: «8 тюков», «12 тюков». А сколько же метров составлял один тюк? Это можно было узнать из паспорта ткани, обязательно вкладываемого фабрикой в каждый тюк. Но, как уверял Романовский, при проверке тюки по нескольку раз отпечатывали и запечатывали и в результате паспорта утеряли.

Султанов вынул из кармана кителя пачку сигарет, достал одну сигарету, не спеша размял ее, закурил. И лишь выпустив дым после затяжки, продолжил свой рассказ.

— Потеря этих паспортов меня очень огорчила. Неспроста еще не забракованные фирмой ткани пускаются в ход и не случайно кто-то уничтожает паспорта. Теперь, чтобы узнать, сколько метров ткани входило в тот или другой тюк, надо запрашивать зарубежную фирму (на складе-то такой ткани больше не осталось). Но мне не хотелось докучать фирме своими вопросами. Надо было во всем разобраться на месте.

Для этого я поступил так, как поступают люди, поднимающиеся на высокую гору: решил малость отдохнуть. Когда при восхождении на гору ненадолго остановишься, глаза твои делают массу открытий. И как высоко ты поднялся, и сколько еще предстоит идти. Ты видишь, каким необъятным стал теперь горизонт, сколько кругом нового: дальняя роща, серебряная ленточка реки, полоска дороги, еле видное в дымке село. А когда посмотришь наверх, то вдруг обнаружишь, что если идти не прямо вверх, а взять чуточку в сторону, то выйдешь на тропинку, по которой шагать куда легче, чем по камням и осыпям.

Вот я и приостановил напор своего следствия, дал себе передышку, чтобы иметь возможность подумать о том, что я уже узнал и что еще предстоит узнать. Ясно было лишь то, что проверку следовало вести и по линии лаборатории, и по магазину.

Как раз во время этой передышки мне припомнилась серая, незаметная фигура товароведа базы текстильторга Максимчука. Он занимался в отдельной, полутемной комнатке, которую именовал своим кабинетом, был необщителен, замкнут, молчалив. Не знает ли что-нибудь о