Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

кровать, согревая, приветствуя и радуя. Она провела рукой по лицу, вытерла слезящиеся глаза и потянулась. Кровать была не такой огромной, как массивное королевское ложе у них дома, и в стандартной европейской кровати Саттон чувствовала себя уютно и комфортно.

И голодной – чуждое ощущение в последние несколько месяцев.

Она встала, выпила стакан воды, поправила карандаши на столе. Натянула треники и тунику, сунула ноги в сабо. Убедившись, что у нее есть ключ от квартиры, спустилась по четырем лестничным пролетам на улицу, затем поднялась на один квартал вверх до кондитерской, где купила длинный багет с хрустящей корочкой, потом зашла в соседний магазин, где набрала фруктов и овощей, и, наконец, в магазин сыров, где купила три сорта, не глядя на этикетки. У Итана была аллергия на то и на се, непереносимость и чувствительность, поэтому, чтобы угодить ему со всеми этими странностями, Саттон редко покупала любимые продукты. А теперь, хватая все, что попадалось под руку, она ни в чем себе не отказывала.

Саттон точно не знала, когда перестала его любить. И не была уверена, что вообще когда-либо любила.

Они познакомились на книжном фестивале. Итан тоже был писателем, из Лондона. Знаменитый романист, написавший одну великолепную книгу, прославился благодаря ей и теперь проводил все время в разъездах, читал лекции и вел семинары, получая непомерные деньги за то, что потрясающе выглядит на нью-йоркских и лондонских вечеринках и часто появляется на страницах светской хроники с роскошными женщинами.

Итан считал ее книги банальными, хотя никогда этого не говорил. Да ему и не требовалось говорить. Это было видно по снисходительной и благосклонной улыбке за столом во время завтрака, когда Саттон говорила, что идет в кабинет поработать, и просила не прерывать ее, если только он не будет истекать кровью или умирать. Она говорила это шутливым тоном, но была совершенно серьезна. Итан обладал раздражающей способностью вклиниваться в ее личное пространство в самый неподходящий момент. И вот, час спустя, как раз в тот момент, когда она оседлала волну вдохновения (первые полчаса, разумеется, уходили на просмотр социальных сетей), он приходил, насвистывая.

«Готова прерваться, дорогая? Мы могли бы пораньше пообедать».

«Я написал статью для “Нью-Йоркера”, не могла бы ты посмотреть?»

«Эта глава меня доконает, не поможешь?»

И она всегда соглашалась, потому что так поступают хорошие жены. Она кормила, поила, в любое время была готова к сексу, писала, переписывала, полировала его слова до блеска, чтобы он был счастлив с ней и продолжал получать дифирамбы, благодаря которым они могли жить в отремонтированном викторианском особняке во Франклине, и похвалы со стороны воротил литературного мира.

Вернувшись в квартиру, Саттон отломила хрустящую хлебную корочку и намазала ее мягким сливочным сыром. Она смотрела в окно на Эйфелеву башню, вдыхала дым из камина. Она больше не была хорошей женой. Больше не принадлежала Итану. Такое облегчение.

Как они дошли до жизни такой и снова стали чужими? Когда-то они были неразлучны. Проводили время в горизонтальном положении так же часто, как и в вертикальном. Они веселились, смеялись, радовались, желали друг друга. Теперь желание Итана было для нее таким же чужим, как и купленные продукты, и новый город. Но именно за этим она и приехала – обрести новую жизнь среди мрамора, травы и цветов. Чтобы сбежать. Чтобы начать все сначала. Для себя.

Каким-то образом она намеревалась вырвать с корнем последние пять лет жизни.

И Саттон принялась за работу. Потом снова поела. Прогулялась. Ведь именно так поступают писатели, живущие в Париже.

Была какая-то невероятная свобода в том, чтобы просто идти по тротуару, не привлекая внимания. Она затерялась среди тысяч других. Безымянное существо, без прошлого, без забот. Для всех, кто ее замечал, она была истинной парижанкой: красивая одежда, соответствующая континентальной моде, и аккуратная естественная стрижка. Она приобрела косметику нейтральных цветов, перестала красить ногти и отполировала их до блеска, купила французскую сумку с тонкими ручками из коричневой кожи, надела большие солнцезащитные очки и обмотала вокруг тонкой шеи любимый шарф Hermès.

По-французски она говорила бегло, с местным акцентом. Сейчас в Париже было так много приезжих, что никто не обращал на нее внимания. Она услышала, как две женщины сетовали, что тридцать процентов жителей Парижа даже не говорят по-французски. Он становился городом иммигрантов, и местные жители этим возмущались, но если твой французский на высоте, перед тобой открыты все двери.

Ничто, абсолютно ничто не могло ее выдать. Она вписалась сюда как песчинка в бесконечно длинный пляж.

Вдыхая нежный парижский воздух, она позволила себе предаться воспоминаниям. Ей предстояло отучить себя от прошлого, медленно, осторожно, чтобы потом окончательно от него избавиться. Но один разок можно и вспомнить.

Кое-что из прошлого

Тогда

Саттон встретила Итана на обязательной пятничной вечеринке для творческих людей. Он привычно ровно улыбался, а его длинные волосы были растрепаны (намеренно, как она узнала позже), но она могла думать только о его коже. Саттон хотелось ее почувствовать. Прикоснуться к ней, лежа рядом с ним в постели воскресным утром. Проводить руками по его бокам, по широкой спине и дальше вниз, к ожидающему ее шелку.

Желание быть с ним, жить с ним было острым и непосредственным, она никогда не испытывала ничего подобного раньше ни с кем. Саттон смотрела на его губы, полные и смеющиеся, на блестящие и слегка кривые зубы – правый передний заходил на краешек соседнего. Ей хотелось раздеть его догола и увидеть целиком.

Такая реакция ее беспокоила. Особенно когда она, отбросив все, пошла на поводу у своих желаний. Если бы она только сдержалась! Оказалась бы она сейчас здесь?

Он был красив, как и подобает гипермаскулинным мужчинам; и знал, что привлекателен, знал, что каждая женщина представляет себя в постели с ним, когда он смотрит на нее, разговаривает с ней или просто находится рядом.

Каким-то образом именно Саттон привлекла его внимание. Она немало выпила – на таких мероприятиях она всегда нервничала и чувствовала себя неловко, поэтому, столкнувшись с Итаном, уже вела себя раскованно и откровенно кокетничала. К бару выстроились две очереди, Итан оказался в той, что справа. Саттон старалась не смотреть на него, но все же смотрела. Он был не только ошеломляюще привлекательным, но и чертовски талантливым: его называли одним из литературных дарований поколения; и мысль о том, что она находится на расстоянии вытянутой руки от такого гения, приводила в восторг.

А когда из-под закатанного рукава выглянуло изумительное предплечье, Саттон увидела его кожу.

И прикоснулась