Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

Саттон мысленно улыбнулась.

Ни эпоха, ни финал истории роли не играли. Разве есть на свете женщина, которая не хотела бы облачиться в тяжелые шелка и проскакать на лошади под аркой ворот, когда ее лицо осыпают лепестками роз, а толпа радостно выкрикивает ее имя?

История лилась в ее сознание, как вода со скалистого уступа, – нескончаемый ровный поток, сверкающий в солнечном свете. Лепестки роз превратились в потоки крови, сцена триумфа потемнела: небо стало черным, взметнулись пожары, в ушах зазвучали крики тех, кто находится за стенами замка; ее королева, прекрасная королева, лежала неподвижно, завернутая в полупрозрачный саван.

Надо было срочно возвращаться домой и все записать. Всего через два часа Саттон уже думала о квартире как о доме, как странно. У нее был острый ум, а потому новый сюжет она будет помнить достаточно долго, чтобы успеть его оставить на бумаге. Но она не хотела рисковать. Первое правило творчества: никогда не растрачивай дар муз попусту.

Она развернулась и пошла обратно. Появлялись все новые идеи, яркие и четкие сцены врезались в мозг. Полчаса, чтобы добраться до ноутбука, это слишком много, решила Саттон. Она зашла на открытую террасу ближайшего кафе, напоминающую садовую страну чудес, заняла столик на солнце, властно попросила кофе, как это делали другие женщины в ее районе, достала блокнот «Клерфонтен» и начала писать.

Не прошло и пяти минут, как разверзлись небеса и полил дождь. Саттон перебралась внутрь вместе с кофе, смеясь и отряхивая волосы от воды.

Остальные посетители хлынули в крытый дворик с огромными, как в оранжерее, окнами. Саттон направилась к бару.

И лишь когда она попала из кафе-сада в тусклый деревянный интерьер ресторана, поняла, где находится. «Клозери де Лила». Одно из любимых мест Хемингуэя. Она забрела на Монпарнас. Как кстати.

Разволновавшись, она села у бара. Огляделась, стараясь не быть слишком похожей на туристку. Да, здесь стоял табурет с мемориальной табличкой – там, где любил сидеть Хемингуэй, но ее также окружали призраки Монпарнаса. Сюда приходили все великие творцы того времени.

В зале витала особая энергетика. Саттон всегда чувствовала энергетику, чаще всего такое бывало в толпе, но это место, этот пустой темный бар с полускрытой фотографией Папы Хэма, висящей на стене справа от бара, над светильниками, похожими на рога с красными кончиками, это место наполнило ее своей пустотой, историей. Должно быть, те люди оставили здесь так много себя, так много своего духа! Сложно было не ощутить их присутствие в пустом зале. Их разговоры. Любовь, ненависть, творчество – все оставило свой след.

Здесь не было никого, кроме нее и черноволосого бармена, которого она до сих пор не замечала, потому что он молчал, пока она впитывала эту магию, а также запотевшего серебряного ведерка со льдом, в котором стояли открытые бутылки шампанского.

Саттон провела там несколько часов.

Местные жители ели в кафе мидии в ракушках, так что Саттон сидела одна, и метрдотель несколько раз кивнул ей – похоже, ему нравилось ловить ее взгляд, он даже указал кому-то на нее через плечо. «Глупые американцы со своей манией», – вроде бы услышала она, но он улыбался, и, возможно, она ослышалась, или он говорил о сидящем в соседнем зале семействе в ярко-белых кроссовках и с дорогими камерами на тощих шеях.

Она сделала глоток шампанского – нужно было выпить хотя бы один бокал с призраками Монпарнаса – и снова залюбовалась залом. Ей здесь нравилось. Было очень тихо, лишь позвякивала посуда, скрипела дверь на кухню и раздавались приглушенные голоса персонала, спешащего из обеденного зала на кухню и обратно, шурша по кафельному полу. Сам пол был шедевром. Саттон с трудом подавила желание лечь на него и смотреть, как лениво кружится вентилятор под потолком. Но вдруг мягкий французский джаз по радио закончился, и совершенно не к месту зазвучала ее любимая песня Джейсона Мраза, звук укулеле врезался в мозг. «Я твоя…»

Итан.

Черт, черт, черт. Merde. Это же их песня. И теперь здесь присутствовал Итан.

Она едва слышно всхлипнула и быстро спрятала эмоции за бокалом с шампанским. Итану здесь понравилось бы. Саттон три часа писала в любимом баре его кумира; он был бы раздавлен, узнав, где она сейчас и чем занимается.

Предполагалось, что они поедут в это путешествие вместе.

Предполагалось, что они много чего будут делать вместе.

Саттон вдруг поняла, что на блокнот капают слезы. Она промокнула их салфеткой, допила шампанское и ушла. Больше не было причин мучить себя призраками прошлого, давнего или недавнего.

Дождь перестал лить. Выйдя из кафе, Саттон свернула налево и пошла к Люксембургскому саду. Ей хотелось сесть на траву и постараться забыть. Забыть Итана. Дэшила. Свою жизнь. И прошлое.

Но как? Как это сделать? Как удастся его забыть? Их жизнь за последний год была отмечена таким ужасом и печалью, непомерным горем. Саттон не могла представить, что они когда-нибудь смогут оправиться от этого. То, что говорил он и что сказала она… Нет, пути назад не было. Итан никогда ее не простит, а она не могла и подумать о том, чтобы простить его. Внутри все горело огнем от воспоминаний, и Саттон нетерпеливо сдернула шарф с шеи, чувствуя, что он ее душит.

Оглянись вокруг. Смотри внимательно. И забудь.

Француженки читали в Люксембургском саду Достоевского, сидя в жестких зеленых креслах, сливающихся по цвету с травой. Два кресла на человека – чтобы положить на второе ноги; и, конечно, это замечательная идея – вдруг мимо пройдет знакомый и решит поболтать. Пожилые мужчины поставили у кресел трости, сняли обувь и с блаженными улыбками зарылись ногами в траву. Даже голуби расслабились и нежно ворковали в прохладной нежной зелени, сложив лапки под пухлыми серыми тушками.

Последовав примеру, Саттон начала суетиться так же, как девушка рядом, – ну натуральное светопреставление, – устанавливая кресло на идеальное место. Устроившись поудобнее, она сняла туфли и погрузила пальцы ног в траву. В зелени оказалось что-то липкое. Она с отвращением передвинула кресло, и металлические ножки гулко лязгнули по каменной тропинке, что было так же отвратительно, как липкая трава.

Девушка, читающая Достоевского, тихонько смеялась, отмечая какой-то отрывок в книге. Только студентка могла найти что-то смешное в его жутких романах.

Деревья слегка шевелились под дуновением ветерка, трепыхались листочки. С неба падало перо. Над Саттон пролетел пестрый голубь, мужчина справа включил диск Энии, а умная девушка с короткой стрижкой перевернула страницу и вздохнула. Французы сидели на краю зеленой лужайки и с тоской