Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

По крайней мере, пыталась. У нее водились деньги – кое-что досталось в наследство, немного сбережений, мизерная сумма от аванса за продажу книги – и она сняла квартиру в Седьмом округе, более доступном, чем те районы, где жил Хемингуэй, но все же достаточно дорогом, чтобы обеспечить экспату безопасность и анонимность.

Жюстин Холлидей была родом из Голливуда, штат Флорида («Как глупо со стороны моих родителей – нас прозвали голливудскими каникулами»[597]). Она выросла в обычном доме представителей среднего класса, с террасой на заднем дворе и бассейном – единственным способом уберечь двух маленьких собак от аллигаторов. Ее воспитывали как принято у тех, кто знаком со всеми соседями. Ее мать пекла печенье для школьного праздника. Отец тренировал команды Малой лиги. Старший брат был звездой школьной футбольной команды, а теперь работал в автосалоне, женился на однокласснице, королеве выпускного бала, с которой знаком с тринадцати лет, а вскоре после у них родился ребенок.

Жюстин Холлидей была ошеломительно обыкновенной. Перед ней простиралась вся жизнь. Она приехала в Париж, чтобы писать, красивый молодой человек по имени Константин Раффало угощал ее шампанским, и сейчас она испытывала несвойственные Жюстин Холлидей ощущения: по позвоночнику пробегали мурашки, твердившие: «Переспи с ним. Тебе понравится».

Возможно, радости секса с малознакомыми людьми должны стать привычными для Жюстин Холлидей. Да, радости. Но Жюстин был по вкусу и обычный ванильный секс в позе миссионера, разве что с намеком на «свяжи ее и отшлепай», если она уже очень хорошо знает партнера и основательно насытилась.

Да. Вот так. Отлично.

Жюстин была простой и беззаботной девушкой, находящейся в поисках приятного времяпрепровождения. Она смахнула черные волосы с лица.

Жюстин не убийца.

– Расскажи, каково это – разъезжать в детстве по всему миру, – попросила Жюстин Константина, слегка подавшись вперед. – Ужасно интересно.

– Насчет «ужасно» ты уловила правильно, – рассмеялся Константин. – Каждый раз, когда мне приходилось упаковывать свои модели самолетов и плюшевых медведей в старый отцовский рюкзак, я думал: «Это в последний раз». Конечно же я ошибался. Мы постоянно переезжали.

– А твоя мать? Ей нравилось переезжать за новыми приключениями?

Выражение его лица слегка изменилось, став одновременно жестким и беззащитным.

– Она умерла, когда мне было восемь. Мы тогда жили в Дюссельдорфе. Она подхватила пневмонию и умерла через неделю. Не успела даже попрощаться. Однажды мы весь день играли в «Червы» – это карточная игра, ты ее знаешь? Мама вроде бы нормально себя чувствовала, только кашляла и взгляд был немного остекленевший. Мы сыграли не меньше пятидесяти раундов, а потому она не приготовила ужин, отец страшно разозлился, когда вернулся домой к холодной плите. Они поссорились, мама ушла в свою комнату, сославшись на головную боль. Мы с папой убрали карты и поужинали бутербродами и консервированными бобами, что меня вполне устраивало, я любил бутерброды и бобы. Я постучал в ее дверь и крикнул «спокойной ночи», не зная, что она серьезно больна. Позже нам сказали, что к этому времени болезнь уже зашла слишком далеко, маму нельзя было спасти. На следующее утро она так и не очнулась, а через неделю умерла. – Он покачал головой и с горечью улыбнулся. – Я никому раньше это не рассказывал. Не знаю, что на меня нашло.

– Наверное, это все виски или пыльца от цветов вишни.

Жюстин, оказывается, такая остроумная! Только представьте.

– Я думаю, дело в тебе, – сказал он, не сводя глаз с ее губ. – Думаю, Жюстин Холлидей лишила меня рассудка.

– Pas possible, mon enfant[598]. – Господи, зачем она назвала его так? Уже придумала милое прозвище? Они же и двадцати минут не знакомы! «Не веди себя как дура, Жюстин». Она небрежно глотнула шампанского. – Мы просто корабли, проходящие мимо в ночи.

Это помогло. Константин слегка расслабился, она читала его мысли. «Жюстин не такая», – предупредила себя Саттон.

Он изо всех сил пытался сделать момент романтичным, запоминающимся, может быть, превратить его в байку, чтобы рассказывать на вечеринках, а потом и внукам. «Ваша бабушка влюбилась в меня, когда пила шампанское за крошечным столиком в захудалом кафе в Париже. Смотрите и учитесь». Он искал любовь в самом романтичном городе мира. Нашел желанную цель и собирался приложить все усилия, чтобы ее заарканить.

А вдруг у него бородавки на члене. Или герпес.

Его улыбка тоже стала более расслабленной, а взгляд хищника превратился в теплый, уютный, манящий и поглощал Саттон, как волны глубокого синего океана.

– Расскажи о себе, Жюстин.

– Обо мне?

Она на пробу коснулась его обнаженного предплечья, и голос в голове напомнил: «Берегись акул».

Рождение ребенка

Тогда

Дэшил Итан Монклер появился на две недели раньше срока, практически на парковке у почтового отделения, когда Саттон проверяла абонентский ящик. Слава богу, Итан увидел, как она согнулась пополам, выходя из здания с письмами в руках. Он успел доставить ее в больницу за пятнадцать минут.

Дэшил всегда был торопыгой.

Итан посетовал, что имя звучит как у героя одного из романов Саттон. Она очень подробно объяснила, почему выбрала это имя. В честь Хэмметта, конечно же. Писателя-детективщика. Мужского писателя. Мужчины, пишущего для мужчин. Ради всего святого, Итан, и ты называешь себя писателем?

После не слишком радужного начала жизни ребенка Итан уступил. Саттон получит все, что захочет. Таков был их уговор.

Дэшил был очаровательным малышом. Толстые щечки, розовые губы и глубокие серо-голубые глаза, как у матери. Он был наблюдательным, тихим и спокойным, его было легко развеселить, он заливисто и заразительно смеялся, всегда был готов вздремнуть, чтобы Саттон или Итан могли поработать. Саттон держала его в корзинке на полу рядом с письменным столом, как кошку или собаку. Она постукивала ногой по краю корзины, покачивая ее, и Дэшил лежал в своем гнездышке довольный и сытый.

Итан приспособился к новой жизни быстрее, чем Саттон. Она, надо признать, была эгоисткой. Ей нравилась прежняя жизнь. Вечеринки, сон допоздна, секс в любое время, постоянные путешествия. Ей нравилось, что не нужно ни перед кем отчитываться, что нет босса, не надо рано вставать и выходить из дома, стоять в пробках и отпускать шуточки по поводу вчерашних «Танцев со звездами» в очереди к кулеру с водой.

Но и теперь, с ребенком, они все же сохранили свободу, а Итан был счастлив, как никогда.

Однако после «лета оваций», как назвал его Итан снисходительным тоном, все стало шатким.

Шатким. Какое дурацкое слово для описания брака. Лучше сказать бурным. Грозовым. Мучительным. Даже адским.

«Я ударилась о холодильник и набила синяк».

«Конечно, ты