Аккорды смерти в ля мажоре - Елена Бриолле

– Он не в том состоянии, чтобы принимать гостей, – сухо ответила Тифен.

– Я настаиваю.

Тифен хотела было возразить, но мать положила ей руку на плечо и ответила:

– Хорошо, следуйте за мной.

В спальне адмирала стояла тишина, а в редких солнечных лучах крутились пылинки. Бургсталь лежал на старой кровати и не сводил с них взгляда.

– Бернар, к тебе пришли из полиции. Мсье Ленуар. Он работает в отделе безопасности Луи Лепина.

Сыщик подошёл к кровати и опустился на стул.

– Он не может говорить и уже год не двигается… – сказала мадам.

– Мсье Бургсталь, посмотрите на эту газету, – Ленуар поднёс к лицу адмирала Le Rappel первой полосой. – Вы помните, какая статья вас тогда потрясла?

Старик уставился невидящими глазами на первую полосу газеты.

– Вы меня слышите? Какая статья в газете вас тогда потрясла?

В этот момент в глазах адмирала словно что-то заискрилось. По щеке покатилась слеза.

– Вы плачете? – Ленуар перевернул страницу и показал адмиралу фотографию Изольды: – Вы плачете из-за неё?

Увидев портрет Изольды, старик закрыл глаза.

– Господин Ленуар, разве вам не достаточно, что эта женщина искалечила жизнь моему отцу? Зачем вы мучаете нас? С меня довольно! – сказала Тифен и вышла из спальни.

15. Человек-птица

Париж, 21 июня 1912 г., пятница

На мосту на него оборачивались прохожие, но молодому человеку не казалось это странным. Он обернул голову белым шарфом и быстро шагал по тротуару к своему дереву. Сегодня этим деревом была железная леди Парижа – башня Эйфеля. У северной опоры, как всегда, высыпала толпа туристов, но Франца это не остановило. В голове его звучала музыка Малера, и он не слышал криков продавщицы леденцов и соломенных шляп, не слышал голоса детей, дёргающих своих мамашек за юбки, чтобы они купили им сладкую вату.

Франц сегодня сам на себя не походил, но чувствовал себя живее всех живых.

– Вас ждут в кафетерии для выступления? – спросил озадаченный контролёр в фуражке.

В ответ Франц протянул ему в белой перчатке свой билет и только вежливо поклонился. Контролёр автоматически прокомпостировал билетик и смотрел вслед идущему к лестнице Францу, пока на него не обрушилась семья с четырьмя детьми, которые тоже мечтали взобраться на Эйфелеву башню и посмотреть оттуда на крыши Парижа.

– Мама, смотри, этот дядя как аист! – показала липкими от мороженого пальцами младшая дочка, но в суматохе её никто не услышал.

В обычные дни Франц не любил высоту. Даже когда его приглашали на работу на последние этажи, он иногда отказывался, находя при этом более приличную отговорку, чем головокружение. Но не в этот раз. Каждый пролёт железной лестницы поднимал его сегодня в собственных глазах, и Франц шагал уверенно и не останавливался ни на минуту.

Достигнув первого этажа, он поддался сиюминутной слабости и купил себе сироп. Но что такое одна минута по сравнению с вечной славой, которая ждала его впереди?

Франц обвёл толпу глазами, но никто его не замечал. Да и зачем обращать внимание на эксцентричного туриста, когда перед тобой открывается такой потрясающий вид на Париж?

С одной стороны – Марсово поле и золотой купол собора Дома инвалидов, в котором похоронен Наполеон. С другой стороны – холм Монмартра и собор Парижской Богоматери. И эти крыши, бесконечные серые и тёмно-синие крыши, как крылья голубей, покрывающие дома жителей столицы.

Франц подошёл к перилам и посмотрел на Сен-Жерменский холм. В это время суток его окутывала прозрачная дымка. Как хорошо быть свободным! Как хорошо, когда можно взглянуть на весь мир свысока!

Девочка, которая заметила его внизу, снова показала на Франца пальцем и сказала:

– Мама, смотри, а у него крылья!

Однако мама была занята тем, что вытирала нос младшему сыну, и снова не обратила на Франца внимания.

Между тем молодой человек попросил стул, залез на перила и расправил руки в разные стороны. Его белый плащ развевался на ветру, отчего девочке показалось, что перед ней ангел.

Тут раздался громкий свист сторожа Эйфелевой башни, ангел подмигнул девочке и, взмахнув крыльями, полетел вниз. Девочка от восторга выронила мороженое на платье и захлопала в ладоши.

16. Настройщик

Париж, 22 июня 1912 г., суббота

– Он прыгнул с первого этажа Эйфелевой башни, Ленуар. Свидетели говорят, что самоубийца вёл себя очень спокойно. Спокойно нацепил костюм аиста, спокойно забрался по лестнице на башню и спокойно оттуда спрыгнул, размахивая руками, как крыльями. – Марсель Пизон, глава бригады краж и убийств, взял со стола карандаш и, подбросив его вверх, показал, как его автоматическое достижение науки с вставным грифелем разбивается об пол парижской префектуры. – Раз ты теперь снова в строю, займись-ка этим делом!

– Но это же не убийство, а самоубийство, – возразил Ленуар. – Вы же сами говорили, что самоубийство – не по нашей части.

– Это не нам решать. Здесь что-то не складывается, Чёрный.

– То, что Франц Шмид, тридцати трёх лет от роду, переоделся для своего финального представления в аиста?

– Нет, то, что Франц Шмид – настройщик клавишных инструментов и три дня назад он настраивал фортепьяно для самого Луи Лепина.

Ленуар понимающе посмотрел на Пизона и кивнул.

– Если выяснится, что этот молодой человек не просто наложил на себя руки, а на то была особая, политическая причина, Лепин нам это просто так со счетов не спишет.

Пизон подошёл к своему шкафу и машинально протёр полку носовым платком. Начальник Ленуара занимался подобной уборкой только в тех случаях, когда его что-то раздражало.

– Лепин узнал настройщика по фотокарточке из сегодняшней газеты и с утра телефонировал мне. Он сказал, что Франц Шмид показал себя очень рассудительным настройщиком, ничем не выдавая ни истерии, ни возбуждённых нервов, ни склонности к эпатажу. Наоборот, молодой человек пришёл к Лепину по рекомендации. У него прекрасные манеры и абсолютный слух. Но самое главное – это то, что у него кружилась голова от высоты. Малый даже к окну открытому лишний раз не подходил, а тут такой прыжок.

– Прыжок Человека-птицы, – уточнил Ленуар.

– Ты про аиста? – не понял Пизон.

– Шеф, вы помните о том, что случилось в феврале? Тогда об этом тоже писали все газеты. Нет? 4 февраля портной Франц Райхельт, тридцати трёх лет, решил прорекламировать свой новый плащ-парашют. Для этого он поднялся на Эйфелеву башню, вызвал фотографов и синеастов, покружился перед ними, показывая со всех сторон свой плащ, а потом сиганул с высоты в пятьдесят восемь метров вниз. Конечно, плащ не превратился в парашют,