Аккорды смерти в ля мажоре - Елена Бриолле

14. Слёзы немого

Париж, 21 июня 1912 г., пятница

В салоне окна были зашторены, словно в доме боялись прямых солнечных лучей. Ширма с изогнутыми ветвями виноградной лозы напоминала о былом состоянии семьи. В остальном салон пытался сохранить чувство собственного достоинства, но протёртые подлокотники кресел всё равно выглядывали из-под накинутых сверху пледов, а взгляд адмиральской жены, казалось, никак не мог сконцентрироваться на непрошеном госте и метался от портьеры к книжным шкафам и обратно. Дочь стояла у холодного камина, повернувшись к Ленуару спиной.

– Как вы узнали о связи вашего супруга с Изольдой Понс? – спросил Ленуар.

Мадам Бургсталь вытянулась, словно струна на арфе.

– Мадемуазель Понс была очаровательной женщиной… – начала она тихим голосом. – Она выступала с концертами в военном министерстве, исполняла оперы Вагнера и Бизе. Она нравилась многим, у неё был талант к музыке.

Дочь адмирала взяла с каминной полки часы и со стуком поставила их обратно.

– Она была змеёй, мама.

– Тифен! – Мадам Бургсталь округлила глаза и накинула на плечи старенькую шаль. – У неё было хорошее воспитание, но музыка и гастроли её развратили. Столько цветов, столько внимания… Она была ещё ребёнком. Бернар, он никогда мне не изменял, это было временное помешательство. Он тогда только вернулся в Париж. Я болела и не могла ему дать того внимания, к которому он привык. А эта девушка…

– Эта стерва! Эта дрянная немецкая кошка, она любила только себя! – Костюмерша Изольды Понс сжимала руки. Они побелели, как камея у неё на шее.

– Она дала тебе работу, Тифен.

– Она не знала, кто я, когда согласилась взять меня костюмершей. И так до смерти своей и не узнала.

– Как ты можешь так говорить об этой женщине? Господи, успокой её душу! – мадам Бургсталь перекрестилась и приложила пальцы к губам.

– Мама, а как ты можешь так спокойно говорить о женщине, которая разрушила нашу жизнь?

– Тифен! – Мадам Бургсталь встала и снова прикрыла дрожащие губы ладонью. – Мсье Ленуар, эта Изольда действительно лишила нас той жизни, к который мы привыкли, но это не её вина. Если бы мой муж был другим человеком, то ничего бы не случилось. Он очень страстный. Всегда говорил, что однолюб, но после возвращения из Африки его словно подменили. Он начал тратить на эту девушку всё больше и больше денег, осыпая её подарками. Он хотел купить её внимание и любовь. А ей всё было мало.

– Она высосала из отца всё, что могла! А потом бросила его тело, как пустоголовую марионетку. А мама всегда терпела. Когда отца хватил удар, я хотела вызвать репортёров. Если бы вызвала, от этой Изольды живого места бы не осталось.

– И отчего же не вызвали? – спросил Ленуар.

– Мама, ты не хочешь рассказать?

Мадам Бургсталь села в кресло и молча укуталась в шаль.

– Бернара нам уже не вернуть таким, каким он был раньше. А денег у нас уже не было. Выяснилось, что за мужем ещё числятся карточные долги, поэтому когда к нам пришёл Криг, импресарио мадемуазель Понс, и предложил замять скандал…

– Он купил мамино молчание.

– Тифен! Если бы не его финансовая поддержка, я бы даже не смогла оплатить Бернару сиделку.

– А зачем такому отцу, как мой, нужна сиделка? Пусть бы убирался к своей певичке! Она бы ему на ночь колыбельные пела. Ах, хотя сейчас уже не смогла бы. Горлышко себе – тютю, – Тифен сделала характерный жест, словно режет себе горло. – Теперь будет петь в аду.

Мадам Бургсталь в этот раз не остановила дочь. Она опустила глаза, и её взгляд снова заблуждал по гостиной.

– Значит, именно из-за этого вы решились устроиться костюмершей к Изольде Понс. Вы хотели ей отомстить за отца и за мать и убили её? – спросил Ленуар.

– Да, я хотела стать как она. Очковой коброй, безжалостной змеёй, поэтому и написала на её веере «Умри!». Если бы я знала, что это заденет её совесть настолько, чтобы наложить на себя руки, то написала бы гораздо раньше.

– Тифен! Господин Ленуар, моя дочь не убивала певицу. Не слушайте её, у неё доброе сердце. Это она из-за сильных чувств, из-за отца. Она никому бы не смогла перерезать горло. Она вид крови с трудом выносит.

Мадам Бургсталь снова встала и закрыла собой дочь, будто Ленуар готовился вести Тифен на эшафот.

Сыщик вздохнул и погладил ладонью череп на своей трости.

– Я пришёл сюда не арестовывать вашу дочь. Я пришёл разобраться в том, что произошло в Анже. К сожалению, Тифен, вы оказались напрямую замешаны в том деле. Успокойтесь, на каторгу вас за это не отправят, но прошу вас в интересах следствия не покидать Париж, – сказал Ленуар и снова обратился к матери: – А у вас, мадам, позвольте узнать, при каких обстоятельствах у вашего супруга случился удар?

Тифен молча сверкала глазами, как загнанный зверь, а мать подошла к секретеру и вытащила из него старую газету Le Rappel.

– Я помню точную дату, когда это произошло. 4 июля прошлого года. Накануне он вернулся с концерта Изольды и сказал, что между ними всё кончено. Он уверял меня, что совершил ошибку, умолял простить его. Сказал, что его на старости лет бес попутал и что он нас очень любит и знает, как вернуть растраченные деньги. Я тогда ему поверила. Бернар пребывал в возбуждении, но говорил искренне.

– И что случилось потом? Он сказал, каким именно способом он хотел вернуть ваше состояние?

– Нет. Он просто молил довериться ему, и я не стала расспрашивать. После всех пролитых слёз у меня больше не было на это сил. Однако всё пошло по-другому. На следующее утро он надел свой парадный мундир и велел приготовить завтрак. А за завтраком Бернар всегда читал газеты, поэтому в тот день ему тоже принесли этот номер Le Rappel. Он взял газету в руки, и у него случился удар. Доктора сказали «апоплексический удар». С тех пор Бернара разбил паралич. Он может только лежать. Видит, но двигаться и разговаривать ему больше не суждено.

– Можно взглянуть на этот номер газеты? – спросил Ленуар.

Мадам Бургсталь молча протянула ему Le Rappel. Сыщик развернул номер. На первой полосе было несколько статей о политике: о кризисе в Марокко и о республиканской армии, а на следующей странице – большая фотография в сценическом костюме из оперы «Тристан и Изольда». Голова мадемуазель Понс слегка отклонилась назад, словно она смотрела на читателей свысока, как будто знала секрет, известный только ей одной.

– Могу я увидеть