Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

Фахим вспыхнул.

— Идея Масуда — это и моя идея. С ним умерло только его имя. А мне не нужен военный союзник. Мне нужен союзник темный. Мне нужен слух о союзнике! Понимаешь меня? Американец должен бояться не войны со мной, а этого слуха. Он должен как можно скорее понять, что следующее покушение на меня — это война с силой, ему не видной, угрозой, стоящей в тени, за его плечами.

Курой снова усмехнулся. То, что сейчас сказал ему маршал, пахнет государственным переворотом. Это не контрразведывательная операция.

— Не хмурься, воин. Мои иранские друзья помогут тебе. И в нашем общем деле, и в твоем личном. Тем более что до меня дошли слухи, будто французы нашли след ассасинов, убивших Панджшерского Льва. Конечно, только имена.

Маршал неожиданно проворно перегнулся через стол и приблизил маску к самому лицу полковника. Сквозь аромат розового масла пробился дух баранины, густо приправленной травами. Курой вспомнил о судьбе президента Хафизуллы Амина. Так ли пахло блюдо, то ли погубившее Амина, то ли, напротив, облегчившее ему уход? Ходили слухи, что он, отравленный, отстреливался из автомата и собой прикрыл дочерей. Или дочь? Еще говорили, что повара не пожалели чеснока.

Вспомнил Курой и собственную юность. Дом дяди, мудрейшего Пира аль-Хуссейни. Тысячу лет назад это было, когда дядя отправил его в дорогу за правдой. И ведь за миром! Об этой части поручения, задачи, миссии Курой успел позабыть. Двадцать четыре зимы прошли. Правда, за которой он пошел, тогда представлялась ему огромной, но далекой, как солнце.

А теперь? Теперь правда сосредоточилась в точку, махонькую и бесконечную в свернутости, как пупок. Пройденный путь привел его к открытию, что нет добрее мира, чем мир их варварской борьбы. Благополучнее — есть. Но добрее — нет. Зло существует и множится до тех пор и там, где есть ложь, выдающая себя за правду. «Дорог много, а путь один. Можно привести к водопою стадо баранов, но не затолкать в рай и одного человека. Победи своего раба в бою и не иди в бой с рабами», — так напутствовал Карима дядя, отправляя в Кабул двадцать четыре года назад. Тогда Кариму, будущему полковнику Курою, было яснее ясного, о чем говорил Пир, вождь племени вазаритов. И от руки доносился аромат розы. А ведь последовать за мыслью Пира Курой готов лишь сейчас. Мужчину не привести в рай, но рай есть в самом человеке. Ясность и покой. Ясность в пупке правды — и есть избавление от зла. А мир без правды не только невозможен, но и не нужен, как не нужна на самом деле маршалу Фахиму власть. Вот перед полковником нынешний вельможа. Думает о власти и врагах, а пахнет маслом и бараниной. Неужели и тебя, Карим-Курой, ждет такое будущее, плыви ты и дальше по реке войны к собственной армии и власти? Неужели и тогда не познать нового о правде и мире?

— Что скажешь, полковник? — перерубил мысль разведчика маршал. Его ухо так и ждало ответа вблизи полковничьих уст, хоть за мочку кусни.

— Думаю, что хорошо, когда знаешь имена убийц. Вспомнил бедного президента Амина. У меня был учитель, он учил не идти в бой с рабами.

— О чем ты?

— Ему было сто лет, а он одолел меня в рукопашной. Этот урок он преподал мне за день до того, как я отправился в путь и нашел Ахмадшаха. И через день после того, как к моему учителю приехал искать союза Зия Хан Назари, нынешний Великий Воин. Отчего учитель отправил меня в Кабул, а моего брата — к Назари? И для чего теперь я с тобой? Не для того ли, чтобы свести начало истории с ее концом?

И Курой напомнил о просьбе, которую долго носил в себе.

Фахим отпрянул от полковника. Он услышал не то, что хотел. Но он понял Куроя. Тот не станет ничего делать, пока не получит обещанного.

Фахим не понимал замысла полковника — зачем тому убийцы Ахмадшаха. То ли у него своя доля, то ли ищет компромат, готовя свое будущее? Сам намеревается стать большим игроком? Или, наоборот, бежать в покой?

Маршал за своими заботами нечасто вспоминал о том, на каком условии разведчик Масуда встал на его сторону. Маршалам кажется естественным, что люди служат им просто потому, что они — маршалы. И теперь, услышав напоминание из уст Куроя, он в первую очередь подумал о том, что Курой стал ненадежен, и стоит ли усиливать его позиции, чтобы тот, использовав знание об истинных убийцах Масуда, вырос в командира, влиянием опасного самому Фахиму? Но кто же тебя защитит от второго, от третьего покушения, если ты откажешь Курою? — нагнала первую мысль вторая.

— Хорошо, воин. Я выведу тебя на тех людей в Иране, которым ведомы многие темные тайны недавнего прошлого. Помоги сделать то, чем я поделился с тобой, с воином, которому я верю как себе, а я завтра же займусь твоим делом. Это люди, которые столетиями не вмешивались в происходящее, а только собирали тайные знания в ожидании какого-то своего часа. Века. Тысячелетия. И мне непросто выполнить твою просьбу.

— Это была не просьба, это был наш договор, — твердо сказал Курой, но добавил, что подумает, как провернуть то, о чем попросил его патрон.

Курой призывает Логинова

Не так много времени прошло с того разговора, и Курой призвал к себе Логинова. Последний приятно удивил афганца. Все ж таки сохранил Андрей Андреевич умение окружить себя людьми не пустыми. В Логинове полковник не усмотрел журналистской торопливости и специфической, усиленной, циничности, зато увидел то ценное, что сохранилось в ветеранах, прошедших старую войну. Отметил Курой и логиновский шрам. Настоящий мужчина — в чем-то истинная женщина, только скрывает интерес к внешнему с большим тщанием.

— Это от того подвига, когда под знаменем полковника Миронова вышли? — сразу после короткого приветствия спросил он гостя и принялся за расспросы об общих знакомых — Андреиче, Балашове, Ларионове, Рафе. Потом он долго, почти не перебивая, с выражением серьезности и сосредоточенности, выслушал рассказ об ожидании Логиновым интервью с Масудом и том, что приключилось затем. И о работе на немецком радио, и об истории с покушением. И лишь когда Владимир упомянул о туркмене Чары, по темному лицу собеседника быстрой тенью пробежала улыбка.

Еда была хороша, вода свежа, чисты полотенца. Беседа съела и вечер,