Видеть — значит верить - Джон Диксон Карр

Поначалу девушка не хотела поворачиваться к нему лицом, а когда повернулась – первая спичка к тому времени догорела, и Кортни зажег следующую, – на губах ее играла улыбка. Впрочем, не самая убедительная.

Тонкое ситцевое платье было разорвано на левом плече, и стала видна белая шелковая комбинация, под которой обозначились очертания груди. На шее под левым ухом наливался синяк. Густые волосы, уложенные вокруг головы, немного растрепались; из прически торчали заколки-невидимки. На платье в области коленей, а также на измятых светло-коричневых чулках остались пятна от травы. Энн перепачкалась и, очевидно, была вне себя от страха, но пыталась вести себя так, будто ничего не произошло.

– Не шумите! – настойчиво попросила она. – Я в п-полном порядке. Прошу, погасите спичку. Хотя нет, не гасите. Зажгите еще одну.

– Но что…

– На меня напали. Какой-то мужчина.

– Что за мужчина?

– Н-не знаю. – Тыльной стороной ладони она провела по лбу. – Налетел со спины, зажал мне рот ладонью. Он… Так или иначе, я вырвалась и закричала, но он снова зажал мне рот. По-моему, я укусила его за ладонь, но не уверена. Когда он услышал ваши крики, то, наверное…

– Куда он убежал?

– Скорее всего, в-вон туда. В сторону поля. Там открытая местность. Нет! Стойте! Вернитесь!

В густой тьме крапивные заросли оказались труднопреодолимой преградой. Кортни зажег еще одну спичку и поднял ее над головой, но не увидел ничего, кроме неухоженной травы и пары-тройки гнилых слив.

– Сумеете его опознать?

– Нет. Я его не видела. Умоляю, не надо поднимать шум! Лучше проводите меня домой.

Ее била сильная дрожь.

Держа Энн за руку, Кортни вел ее по переулку все триста ярдов – туда, где светили тусклым белым светом фонари на Олд-Бат-роуд.

– Здесь со мной ничего не случится, – заверила девушка. – Нет, дальше не ходите. Не надо, чтобы вас видели мать с отцом. Да и самой не хотелось бы попадаться им на глаза; бог знает что подумают. Доброй ночи. И спасибо.

Прежде чем Кортни успел возразить, она убежала, легко ступая и придерживая рукав испорченного платья. Когда Энн юркнула в калитку, предварительно окинув взглядом улицу, Фил Кортни, потрясенный до глубины души, отправился туда, откуда пришел.

Выходит, предчувствия бывают полезны. Этот эпизод, промелькнувший с головокружительной скоростью, казался видением из ночных кошмаров. Вновь остановившись неподалеку от черных деревянных ворот с белой эмалированной табличкой «Продавцам и рекламщикам вход воспрещен», там, где он обнаружил Энн, Кортни принялся зажигать спички, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, но не увидел ни отпечатков ног, ни потерянных запонок, ни прочих улик, которые так любят сыщики. Только поросший примятой травой зловещий переулок в тесном обрамлении громадных вязов.

– Будь я… – начал Кортни вслух, но спичка обожгла пальцы.

Выронив ее, он вернулся к дому Фейнов, открыл калитку, и тут перед ним выросла чья-то тень. Не успел Кортни испугаться, как сумрачный силуэт осведомился голосом Фрэнка Шарплесса:

– Кто здесь?

– Я.

– А… Который час?

– Не знаю. Наверное, ближе к полуночи. Фрэнк, ты никого здесь не видел?

Чтобы осмыслить его рассказ, Шарплессу потребовалось некоторое время. Он стоял как зачарованный, и на лице его читалась такая тоска, что обуреваемый сочувствием Кортни едва не забыл, как сильно он волнуется за Энн. Ему вспомнилось, что там, наверху, в душной комнате, умирает от столбняка Вики Фейн.

– Кто-то напал на Энн? – тупо повторял Шарплесс. – Где? Когда? Зачем? – Сосредоточиться он не мог, как ни пытался. – Она в норме?

– Более или менее. Отделалась синяком и порванным платьем.

– Неужели ее собирались…

– Не знаю. Скорее, тоже хотели убить.

– Что значит «тоже»? – спросил Шарплесс после паузы, ушедшей на осмысление услышанного.

– Ничего. Неудачно выразился.

– Ты же не думаешь, что кто-то пытался убить Вики? – Могучие пальцы Шарплесса сомкнулись на руке у Кортни. – Не думаешь, что это сделали преднамеренно?

– Нет-нет. Конечно нет!

– Вижу, Энн тебе приглянулась.

– Да, это так.

– Удачи, старина. Я бы сердечно порадовался за тебя, вот только… – Широким жестом он указал в сторону дома, помрачнел и добавил уже другим, более низким тоном, вложив в эти слова всю душу: – Пусть она не умрет. Господи, пусть она не умрет!

– Тише, тише!

– Но почему они до сих пор наверху? Там что-то происходит. В этом я уверен. Приехали еще какие-то люди, то ли из больницы, то ли еще откуда. Но меня даже в комнату не пускают. Погоди! Забыл спросить. Который час?

– Ты уже спрашивал, и я сказал…

Вдали, словно отвечая на вопрос, стали бить церковные часы.

– Всего лишь полночь? – не поверил Шарплесс. После первых трех ударов он обернулся. – Двенадцать? Вот те на! Быть такого не может. С этими часами что-то не так. Сейчас должно быть как минимум два ночи.

– Возьми себя в руки, Фрэнк.

– Говорю же, с этими часами что-то не так!

Но с часами все было в порядке, и это выяснилось задолго до того, как они пробили четверть, половину, три четверти и час.

Решив, что в таком состоянии Шарплесса лучше не подпускать к дому – как бы сцену ни закатил, – Кортни усадил его на каменную лавочку под вязами и время от времени напоминал, что не мешало бы выкурить сигарету. В городе погасли огни, но окна в доме Фейнов, казалось, горели ярче прежнего, хотя из комнаты, отведенной для пациентки, не поступало никаких известий.

В голове постоянно звучал бой церковных часов. И при этом они вздрагивали каждый раз, когда действительно слышали его.

Чтобы скоротать время, Шарплесс говорил. Говорил много, быстро, монотонно, тихим голосом, редко менявшим тональность. Говорил о себе и Вики Фейн. О том, что будет, когда она поправится. О том, как он поступит в штабной колледж. Предположение, что его могут отправить в Индию, Шарплесс дополнил долгим описанием индийской жизни, основанным на рассказах отца, дядьев и деда.

Близится рассвет, думал Кортни. Еще чуть-чуть, и за фруктовыми деревьями забрезжит белесое марево.

Церковные часы пробили два тридцать.

Десятью минутами позже, когда Шарплесс вспоминал беззаботное, казавшееся вечным детство и «войнушку», в которую они играли, ведущая на кухню дверь отворилась.

– Капитан Шарплесс! – крикнула миссис Поппер, чей голос сочился ядом. – Капитан Шарплесс!

Шарплесс со всех ног бросился на зов, и Кортни последовал за ним.

– Говорят, вам лучше войти в дом, – мрачно произнесла миссис Проппер.

– Держись, Фрэнк!

– Не могу, – сказал Шарплесс. – Я этого не вынесу.

– Ты должен. Проклятье, не вздумай нюни распускать! Пойдем.

Шарплесс медленно проследовал через кухню, минуя зареванную Дейзи, споткнулся о стул в столовой и нашел дорогу, лишь когда Кортни включил свет.

В прихожей по лестнице спускались люди – с периодическими остановками, будто их тянуло вернуться в спальню. Первым шел невысокий доктор Нисдейл, следом сэр Генри Мерривейл, за ним какой-то человек в белом халате. Глядя на их лица, Кортни опешил так, будто его стукнули по голове.

Несмотря на покрытый испариной лоб, мужчина в белом халате улыбался до ушей; в глазах меланхоличного сэра Генри светилось облегчение, и даже доктор Нисдейл, свирепый человечек, чей врачебный такт довел бы до ручки самого Мафусаила, уже не казался убежденным в самом трагическом исходе вечера.

– Ну, догадочка-то ваша путная была, тут и толковать не о чем, – говорил он сиплым, но в то же время пронзительно-резким голосом. – У вас в жилках небось шотландских кровей – хоть залейся, это как пить дать! Тьфу ты пропасть! И не перечьте, напраслину на себя не наводите, но и с выводами не поспешайте, будто вся чреватость позади или что дамочке враз полегчает, покуда… – Тут он умолк, перехватив взгляд стоявшего у нижней балясины Шарплесса, застыл на месте и продолжил: – Тьфу ты пропасть! Вот кому хлебнуть-то не повредит! Слышь, милок, держись покрепче, а не то…

– Она мертва?!

– Тьфу ты пропасть! – с неописуемым негодованием объявил доктор Нисдейл, а на вопрос ответил сэр Генри.

Когда Шарплесс обеими руками схватился за перила, Г. М. жестом остановил его и мягко произнес:

– Все в порядке, сынок. Не волнуйтесь. Она будет жить.

Глава тринадцатая

Пятница сменилась субботой, а в воскресенье, во второй половине дня, старший