Видеть — значит верить - Джон Диксон Карр

Он не хотел никого оскорбить, однако румянец на щеках старшего инспектора приобрел багровый оттенок. Мастерс так долго сдерживал эмоции, что даже намек на неудачу едва не вывел его из себя.

Перехватив блокнот резинкой, он с глубоким вздохом встал и принялся расхаживать туда-сюда вдоль рядов старинного оружия, на которое поглядывал с такой любовью, будто эти инструменты смертоубийства являлись глашатаями его настроения.

– Знаете что? – твердо спросил он. – Хватит с меня этих жульнических мистификаций! С ними покончено!

– Вы так думаете? – осведомился Г. М. – Господи…

– Говорю же, с ними покончено. Меня уже тошнит от слов «не было возможности», и впредь я не желаю слышать эту фразу. Что в этом невозможного? Да, отравили грейпфрут – ну и что?

– Придите в себя, Мастерс, – взялся утешать его Г. М. – Готов спорить, что на самом деле вы не думаете о фразе «не было возможности». Вы думаете о безупречном и элегантном деле против миссис Фейн. Разве нет?

– Это лишь предположение, сэр.

– Неужели? Ведь эта ваша гипотеза, сынок, разлетелась вдребезги. Миссис Фейн не стала бы травить себя стрихнином ради того, чтобы доказать, что она умерла от столбняка. Вы согласны?

Мастерс промолчал, устремив тоскливый взор на стену, где висел страшный малайский крис.

– Любопытно… – Г. М. задумчиво пыхнул сигарой. – Если исключить из списка подозреваемых миссис Фейн – разумеется, с возможностью внесения ее обратно, – можем ли мы вычеркнуть кого-то еще?

– Нет, не можем, – с жаром ответил Мастерс. – В ваших расследованиях я не стал бы вычеркивать даже папу римского, не говоря уже об архиепископе Кентерберийском, поскольку виноват всегда тот, кого вообще нельзя заподозрить. Так что вы хотели сказать?

– Мне пришел на ум доктор Рич.

– По правде сказать, сэр, мне тоже.

– Перед нами парень, – продолжил Г. М., – которого не раз обвиняли в том, чего он не совершал. К примеру, в случае с предположительно ржавой булавкой. В четверг вечером бедняга, наверное, чуть рассудка не лишился.

– Ну да, ну да, – признал Мастерс. – К тому же у него нет мотива.

– Похоже на то. Что скажете, сынок?

– Скажу, – схватил шляпу Мастерс, – что довольно разговоров. Чем скорее опросим кухарку и миссис Фейн, тем раньше вернемся к нашим спорам. Готовы, сэр Генри? А вы, сэр? В таком случае чего мы ждем?

Десятью минутами позже, убедив сэра Генри надеть пиджак, они стояли на крыльце дома Фейнов.

Двери открыла счастливая Дейзи, чей курносый нос и веснушчатые щеки блестели, как полированные. Мастерс приветствовал ее доверительной и добросердечной улыбкой.

– Доброе утро, мисс.

– Доброе утро, сэр.

– Как себя чувствует миссис Фейн? Надеюсь, ей лучше?

– Гораздо, гораздо лучше! – просияла Дейзи, глядевшая на сэра Генри едва ли не с благоговением. – Она уже начинает садиться в постели.

– Как считаете, можно ли с нею увидеться?

– Почему бы и нет, сэр? Сейчас у нее мисс Браунинг, но я сбегаю наверх и спрошу. Проходите, пожалуйста.

– Никакой спешки, мисс, никакой спешки! Вообще-то, сперва мы хотели бы поговорить с миссис Проппер. Нет-нет, тревожиться не о чем. Мы лишь думаем, что она поможет прояснить одну мелочь.

– Тетушка на кухне. Сюда, пожалуйста.

Энн Браунинг была уже не в спальне; в тот самый момент она, облаченная в белое твиловое платье без рукавов, спускалась по лестнице, и на лице ее читалось почти полное спокойствие. Синяк под ухом она, должно быть, припудрила, поскольку его не было видно.

В прихожей ее радушно приветствовал Мастерс:

– Добрый день, мисс Браунинг! Прискорбно было узнать о ночном происшествии. Надеюсь, на вас больше никто не нападал?

Энн застыла на месте.

– Вы проболтались! – сказала она, с упреком глядя на Кортни. – И напрасно!

– Черт возьми, Энн, дело-то серьезное! Похоже, вы не понимаете, что за опасность вам грозила.

– Не произошло ничего особенного, мистер Мастерс, – заверила Энн старшего инспектора, пропустив ремарку Кортни мимо ушей. – Умоляю, забудьте. Беспокоиться совершенно не о чем. Я… Полагаю, вы пришли к Вики? Узнали что-то новое?

Мастерс скроил шутливую физиономию, и Кортни подумал, что тот слегка переигрывает.

– Ничего такого, мисс. – Старший инспектор понизил голос. – Разве что вам стоит поблагодарить удачу за то, что в четверг, в четыре часа пополудни, вы сидели с нами на лужайке майора Адамса.

– Почему?

– Ах, мисс, это секрет. Большой секрет. Пойдемте, сэр Генри.

На глазах у озадаченной девушки Мастерс и Г. М. проследовали за Дейзи в сторону столовой, но Кортни задержался.

– Почему? – спросила Энн, глядя в пол. – Почему вы не позвонили и не зашли? Ни в пятницу, ни в субботу? Я надеялась, что вы зайдете. Или хотя бы позвоните.

Мрачный и грозивший дождем день вдруг будто солнце озарило.

– Вы серьезно?

– Ну разумеется.

– Дорогая моя, – взорвался Кортни, – знай вы хотя бы отчасти, насколько… Боже милосердный, это еще что такое?!

Причиной оглушительного грохота – признаться, от него подскочил бы кто угодно – послужила целая совокупность обстоятельств. Паркет столовой, изготовленный из дерева твердых пород, не только не скрипел, но и отличался исключительной прочностью, а также гладкостью замерзшего озера. Коврики лежали на нем, будто острова; весьма неразумно наступать на подобный коврик, когда не смотришь под ноги. Именно эту ошибку и совершил сэр Генри Мерривейл.

Сказать, что Г. М. не устоял на ногах, – значит ничего не сказать, поскольку эта фраза ни в какой мере не отражает той масштабности, что сопутствовала означенному событию.

Ноги вылетели из-под сэра Генри, будто обрели собственную жизнь; сэр Генри издал при этом отчаянный вопль, а его внушительная задняя часть, описав подобие дуги, ударила в половицы с такой силой, что задрожала люстра; сам Г. М. ехал по паркету футов шесть, покуда не врезался в сервант. Наступила пауза, а за ней последовала такая буря сквернословия, такой поток богохульства и площадной брани, что запертый в пределах преисподней Джордж Мерривейл, должно быть, покраснел от стыда.

– Тише! – настаивал Мастерс, также утративший способность двигаться. – Нет-нет-нет! Тише!

Дверь кухни распахнулась, и в столовую влетела миссис Проппер. Она начала было кричать, что не потерпит таких выражений, но тут же умолкла. Видать, ей передалась частичка благоговения Дейзи.

– Спаси нас Господи, – выдохнула она, – это же кудесник-доктор!

В ответ раздалось нечленораздельное кулдыканье, поскольку Мастерс успел зажать сэру Генри рот крупной ладонью и убрал ее, лишь сочтя, что опасность миновала.

– Мэм, – сказал Г. М., переведя дух, но не вставая с пола, – смею заметить, вы ошиблись с формулировкой. Я вовсе не кудесник и в данную минуту сам нуждаюсь в помощи врача. Нуждаюсь в ней, как никогда в жизни.

– Надеюсь, вы не ушиблись, сэр?

– Ушибся? Я парализован! Я…

– Если желаете, я разотру больное место целебной мазью… – начала миссис Проппер, но Г. М. остановил ее красноречивым взглядом.

– Вставайте, сэр, – в отчаянии шептал смущенный Мастерс, пробуя поднять сэра Генри, но тот не двигался с места, будто упрямый мул, покуда в голову ему не взбрела некая мысль; тут он самостоятельно вернулся в вертикальное положение и прошелся по столовой, подсчитывая коврики и, как видно, забыв о том, что смертельно ранен.

В четверг вечером миссис Проппер нарекла сэра Генри сумасбродом, но сегодня ей это и в голову не пришло. В ее богобоязненных глазах Г. М. стал кем-то вроде чародея – ведь именно этот человек не позволил Вики Фейн умереть от столбняка.

Настрой миссис Проппер не остался незамеченным, и Мастерс решил обернуть его в свою пользу.

– Очень интересно, – ворчал Г. М., осматривая комнату. – Очень! – Вдруг он вспомнил об ушибе, издал жалобный стон и запоздало сымитировал сильную хромоту, но, увидев, что его потуги не впечатляют даже взволнованную миссис Проппер, перестал лицедействовать и недовольно изрек: – Никому меня не жалко. Никому вообще никого не жалко! Послушайте, мэм, старший инспектор Мастерс хочет задать несколько вопросов…

– Лучше вы их задайте, сэр, – шепнул Мастерс.

– Поверьте, если я в состоянии чем-то помочь, – сказала миссис Проппер, – то с радостью это сделаю. Не угодно ли пройти на кухню?

Предложение было принято. Энн и Кортни последовали за остальными. Мастерс хотел было возразить, но Г. М. утихомирил его свирепым взглядом, после чего облокотился на холодильник и задумчиво молвил:

– Буду предельно честен, мэм.