Видеть — значит верить - Джон Диксон Карр

– Бедные мои часы! – воскликнула миссис Проппер. – Милые мои часики!

– Сэр Генри, – негромко, но твердо и отчетливо произнесла Энн Браунинг, – мальчик невиновен, и это известно вам не хуже, чем мне.

– Почему он шастает по моему дому, не сняв шляпы? – осведомилась миссис Проппер, указывая погибшим таймером на Мастерса. – У нас в доме не принято носить головные уборы! Такого я не потерплю!

Сдерживаясь из последних сил, Мастерс подошел – вернее сказать, подкрался – к двери, ведущей в сад. Открыл ее, посторонился и кивнул остальным. Г. М., Энн и Кортни гуськом вышли из дома. Старший инспектор последовал за ними и крепко затворил дверь.

После спертого кухонного воздуха летняя теплынь в саду казалась приятной и освежающей.

– Господин старший инспектор, – начал Кортни, – я не собирался предсказывать будущее и не хотел никого обидеть, но, как уже сказала Энн, вы прекрасно знаете, что Фрэнк Шарплесс ни за что не отравил бы грейпфрут, предназначенный Вики Фейн. Это ясно как день. Но Фрэнк – единственный, у кого была возможность это сделать. Отсюда следует, что никто не мог отравить этот грейпфрут.

В словах Кортни имелся логический изъян.

– Никто не мог отравить этот грейпфрут, – повторил Мастерс. – И еще никто не мог подменить кинжал. Но черт побери, кто-то сделал и то и другое.

Раскрыв ладонь левой руки, он постучал по ней указательным пальцем правой. Взятая инспектором пауза не предвещала ничего хорошего.

– Неужели не понятно, что здесь снова происходит то же самое? Судя по уликам, единственным человеком, способным подменить кинжал, была миссис Фейн – но ее нельзя обвинить, поскольку у нее имелись самые веские причины не делать этого. Единственным человеком, способным отравить грейпфрут, был капитан Шарплесс, но и его нельзя обвинить, поскольку у него тоже имелись самые веские причины не делать этого. О господи, отведите меня в сумасшедший дом.

Черные тучи, окаймленные тусклым серебром, заслонили яркое солнце.

С угрюмым недоверием Г. М. медленно покачал головой и ушел обследовать мусорный бак. Снял крышку и с лязгом вернул ее на место. Затем приоткрыл дверь сарая и просунул в образовавшуюся щель большую лысую голову, но не обнаружил ничего, кроме газонокосилки, всевозможных грабель и секаторов, короткой лестницы, тачки и нескольких шезлонгов.

– Нет! – сказал он.

– Что значит «нет»? – поинтересовался Мастерс.

– Это значит, что на сей раз мы имеем дело не с каким-то случайным стечением обстоятельств, а с продуманным замыслом.

На ведущей к розарию тропинке зашуршал гравий. Из сада вышел Хьюберт Фейн, в сером двубортном костюме, при благочинном черном галстуке, с белой розой в петлице и секатором в руке. В неярком свете солнца, подчеркнувшем легкие залысины на висках, жидкие волосы дяди Хьюберта походили на стекловолокно, а весь его облик, включая крупный нос, имел безмятежный и благожелательный вид.

– Добрый день, моя милая, – по-отечески улыбнулся он, обращаясь к Энн. – И вам добрый день, джентльмены. Со старшим инспектором Мастерсом я уже знаком, но еще не имел удовольствия представиться сэру Генри Мерривейлу – по крайней мере, официально.

– Угу, здрасте, – процедил Г. М. – В саду работали?

– Если у меня и есть безобидная слабость, – ответил Хьюберт, бросив секатор на землю и вытирая руки шелковым носовым платком, – то это слабость к розам. Подобно сержанту Каффу[8] и Гамильтону Клику[9], я…

– Знаете что-нибудь о грейпфрутах? – перебил его Г. М.

– Не в качестве садовника. Скажу лишь, что не питаю к этим фруктам любви, хотя племянница их обожает, да и племянник бывал не прочь отведать грейпфрута.

– Да? Артур Фейн тоже любил грейпфруты?

– Именно так. Но к чему эти вопросы?

– С помощью грейпфрута отравили миссис Фейн, – объяснил Г. М.

Хьюберт редко выказывал удивление, но на сей раз едва сдержался и замер с застывшей на губах полуулыбкой.

– Позвольте прояснить, – молвил он после паузы. – Хотите сказать, что мою отважную, многострадальную племянницу отравили? Да не один раз, а дважды?

– Нет. Всего лишь один раз. В том грейпфруте, что капитан Шарплесс в четверг отнес к ней в комнату, было примерно три грана стрихнина.

– Мой добрый сэр, – Хьюберт провел ладонью по прилизанным волосам, – должен заметить, что вы несете какую-то чушь.

– Ничего подобного. Это правда, и у меня имеются свидетели: я сам, доктор Нисдейл, один санитар и аппарат для промывки желудка. Скажите, где вы были, когда Шарплесс относил грейпфрут миссис Фейн? В доме?

– Да. Помню, как разминулся с ним в коридоре. Но…

– Разминулись? Вы с ним разговаривали?

– Да, и разговор был таков: проходя мимо, я спросил, не грейпфрут ли это, а капитан Шарплесс ответил, что да, грейпфрут, и пошел своей дорогой. Как видите, наша беседа не отличалась ни продолжительностью, ни блеском остроумия.

– О времена, – сказал Г. М., – о нравы! О дьявол!

– В данном случае, – заметил Хьюберт, – уместнее цитировать не Цицерона, а римскую сивиллу. Сэр, вы вселяете в меня беспокойство. Что происходит?

Не ответив, Г. М. по-совиному воззрился на розарий, где большинство кустов поддерживали узкие ромбы шпалер из тонких реек, выкрашенных в белый цвет. Судя по зачарованному лицу, это зрелище помогало сэру Генри избавиться от дурного настроения.

– Думаю, – предположил Хьюберт, – вы пришли поговорить с Викторией?

– В общем и целом – да.

– Излишне упоминать, что я весьма заинтересован в ее благополучии. Эта милейшая особа любезно предложила мне остаться здесь, покуда не найдется для меня отдельное жилье. Нельзя ли вас попросить, чтобы вы не волновали и не расстраивали ее множеством вопросов? На мой взгляд, она еще не в том состоянии, чтобы принимать гостей.

– С этим я согласна, сэр Генри, – тут же добавила Энн. – Вики слишком много на себя берет. Мы же не хотим, чтобы у нее начался рецидив? Прошу, не расстраивайте ее, ладно?

– Да-да, мы будем очень осмотрительны. Пока миссис Фейн не поправится, все адресованные ей вопросы будут совершенно нейтральными. – Г. М. расправил плечи. – Пойдемте, Мастерс. Пора заканчивать. – Он пристально посмотрел на Энн и Кортни. – Хотите с нами?

– Нет, спасибо, – с некоторым волнением отказалась девушка.

Тяжелой поступью Г. М. и Мастерс ушли в дом. Хьюберт последовал за ними, а Энн повернулась к Филу Кортни, на ее лице читалось отчаяние. И тут им снова помешали.

На бетонной дорожке, проходившей под окнами дальней гостиной, появился доктор Ричард Рич, и Кортни поразился перемене, которую претерпела его внешность.

Волосы Рича, выбившиеся из-под мягкой черной шляпы, не видели расчески уже несколько дней, но осунувшееся лицо лучилось облегчением, которое трудно передать словами.

– Прошу прощения, – остановился Рич и приветственно поднял шляпу, – не здесь ли сэр Генри Мерривейл? Служанка сказала, что он где-то за домом.

– Вряд ли вы сможете с ним увидеться. Они с инспектором Мастерсом ушли говорить с миссис Фейн. А что случилось?

– Я лишь хотел поблагодарить его, – бесхитростно ответил Рич и промокнул лоб. – Он был столь любезен, что прислал мне записку. Дом, где я снимаю комнату, не может похвастаться наличием телефона. В записке значилось, что у миссис Фейн был не столбняк, а отравление стрихнином, и еще… – Рич умолк, порылся в нагрудном кармане и выудил сложенный листок бумаги для записей. – И еще кое-что. – Моргая на свету, он зачитал: – «В некоторых сферах я имею определенное влияние, сынок, и хотел бы сделать так, чтобы медицинский совет поднял ваше давешнее дело. Вы понимаете, о чем я. Думаю, мы сумеем вернуть вам лицензию. Приободритесь, сынок. Жизнь продолжается». – Дочитав, Рич сложил записку, спрятал ее в карман и добавил: – Я уж думал, что не доживу до того дня, когда снова захочется сказать «слава тебе господи», но такой день настал.

Потупившись, Энн смущенно переминалась с ноги на ногу.

– Той ночью я наговорила вам всяких глупостей, доктор Рич, – сказала она. – Простите. Я была очень расстроена.

– Боже мой, мисс Браунинг! – улыбнулся Рич. – Это не имеет никакого значения. Прошу, забудьте. Если уж на то пошло, все мы были слегка не в себе. – Он снова улыбнулся. – Что, смотрите на мою руку? Ничего страшного. С четверга я находился в состоянии крайнего волнения, вот и порезался во время бритья. Повторяю, ничего страшного. Проблему решил кусочек пластыря. – Он махнул рукой. – А, ерунда. Что имеет значение, так это новый поворот