Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

— Не за веру воевали, Саат. То была наша война, и нам в голову не приходило отправляться в чужие земли, там обвязывать пояса тротилом и взрывать их города! Почему? Ты хочешь воевать за веру, и ради того стал бомбой Зии Хана Назари. Но разве Назари ближе меня подошел к ясности земли моей, разве лучше меня он расслышал звуки завета, посланного только моему уху? Разве ближе он к премудрости осиного подобия, чем мой брат Мухаммед, чем Карат? Чем писатель, подаренный мне на закате дней в знак окончания утомительного, но обязательного пути? Разве ближе Аллаху молитвы муллы, чем думы гератского крестьянина, стирающего босыми ногами камни на пути между вечностью и корявой его землей?

— Тогда зачем ты со мной согласился, Пустынник? Зачем покинул нашу землю? Искал бы достойную смерть там, — без вызова, упавшим голосом, спросил командир.

— Ты получишь ответ, Саат. Ты получишь ответ. Придет время, когда и шахидов Великого Воина Ислама примутся изгонять из наших с тобой краев моджахеды, партизаны простоты. Те крестьяне, чья доля — перемалывать ложь и ереси в прах времени. Или… Или исчерпается смыслом наша земля и зачахнет! И тогда ясности не одолеть хаоса, и гибель постигнет человека, и не дойти ему до себя свободного! Но ты до этого получишь ответ!

Саат отчего-то вспомнил двух чеченцев, которые вели их через Кавказ в Москву. Вспомнил черную, как рыбий глаз, Астрахань. Вспомнил, с какой надеждой он ожидал возвращения старика Керима из Назрани. Какие хвалы возносил он небу и старшему брату за то, что тот отправил с ним лучшего из лучших! Он вспомнил это, и до него дошла мысль Пустынника. По крайней мере одна из его мыслей. Были высокомерные чеченцы, жаждавшие трупов русских, и вышли они перед Пустынником бесперыми птенцами, а теперь он сам, командир Саат, стоит неизощренным, голым юнцом, сжимая к кулаке кинжал ненависти, кинжал, ненужный в лабиринте, открытом Кериму. Только в какой момент из незаменимого союзника превратился старик в опасного противника? Саат, на этот раз просто, без гонора, так и спросил Пустынника.

— Двум караванам, идущим из северных краев до Мешхеда и до Стамбула, по дороге до самой Бухары. Но надо ли удивляться, что оттуда разнятся их пути? Ты желаешь унести тысячи жизней, но не знаешь им цены. Ни им, ни одной-единственной. И ты хочешь таким в рай? Я возьму в спутники одного, но мне известна золотая мера моего выбора, Саат. Она едва не равна цене того слова, которое, как говорили мудрецы Востока, создало этот мир. Потому я согласился с тобой. В деле с писателем я твой последний союзник, Саат! Но и ты иди своим, не чужим путем! Не Великому Воину Ислама назначать время нашей смерти и даже не твоему брату, да будет благословенна память о его имени!

Саату следовало возмутиться, восстановить свой статус, но его вдруг настиг благоговейный ужас. В самом деле, от слов, которыми они обмениваются с Керимом, зависят тысячи, десятки, сотни тысяч жизней! Только от слов! Это соображение и ужаснуло его, и привело в состояние восторга!

— Воюй свою войну, Пустынник!

Энергичное восклицание командира разбудило Карата, который утомился от долгого разговора, чье назначение тельнику изначально не было понятно, поскольку ведь уже согласился Пустынник устранить препятствие, возникшее на их пути в иной мир.

— Да, устат, скажи, наконец, как быть, и отправимся домой. Я голоден, в моем желудке поселился ветер! И ведь скоро футбол!

— Карат, опомнись! — поднял на того голос Мухаммед. — Ты готов очистить мир смертью, а грехам чревоугодия и пустого азарта позволяешь завладеть тобой! Черные семечки людей, которые вызреют в подсолнухе стадиона, ждут своей судьбы сейчас, и только слова мудрейшего властны над ней. Какой футбол!

— Лига чемпионов, — невозмутимо отразил атаку Профессора селянин. Что с горожанина взять? Разве так просто выжаришь суету из инженера, подточенного городским вирусом? Как говорил Керим? Искоренять лжи, прожигать их покровы и двигаться к состоянию равенства с собой. Карат рассудил, что это ему куда понятнее, чем тому же Мухаммеду или даже Саату. Кто равнее с собой, чем крепкий костью селянин… Он с выражением превосходства поглядел на Профессора и добавил: — «Бавария» против «Леона».

Пустынник тем временем уже беззвучно смеялся.

— Оставь его, Мухаммед, оставь. И надо было тебе, Саат, взять с собой тельника, который увлечется дурной игрой, намереваясь взорвать дворец ее идола! Видишь, Саат, сколь причудливы цветы, что расцветают в горшках наших душ, когда мы сажаем семена в чужую землю! А ты хочешь улучшить мир изгнанием из него нечестивых? Не сами себя ли изгоним, Саат? Нет, я хочу найти Бога, а не уничтожить безбожников. И писатель составит мне пару в моем пути. Он уже не предаст твои пути, командир. Аллах наградил меня, подвел к встрече с моей парой, как день подводит к ночи и ночь ко дню. Если есть парное, есть надежда на цельное, на понимание вместо всеобщей смерти. И я исчерпаю ее, будь спокоен, командир. А теперь пора расставаться.

Трое молчали. Саат глотнул сырой воздух, как глотают воду. Нет, Керим, ты не хитрая лиса, ты не волк. Ты медведь. Старший брат учил: не смотри медведю в глаза… Саат знал, что сейчас, в этот час, не он командир. Что стоит позвать за собой Пустыннику двоих, и не один инженер, но тельник Карат последует за ним. Саата самого охватило сомнение: неужели знак подобия сильнее молитвы? Аллах, Всевидящий и Всемогущий, отчего силу слова ты дал старику? Отчего мир земли водрузил на панцирь слова? За руку можно удержать старика, но как удержать за слово?

Он осознал, что желает остаться совсем один. Пусть все уйдут, и полчище врагов перед ним одним. Черные семечки. Уж те не уйдут от него, те сопроводят его туда…

Чеченцы, и другие, многие, чередой черных рыб поплыли перед его взглядом. Все они, погибшие ради чистоты молитвы, переполняли тугую узкую реку времени, они вываливались на берега, словно рыбы на нересте. Чем-то беременеет мир, тут ты прав, Пустынник. И мы оба хотим освободить плод. Мы оба… Ему полегчало. Словно распахнулась дверка клетки и из сердца выпорхнула птичка чир-чир. К самым звездам. Не Кериму, а лишь через Керима Аллах ведет его самого к осуществлению цели. Без сомнений, Аллах его ставит выше старика, помутившегося рассудком, только проверяет его терпение и веру. Не спеши, и используй, и будешь награжден, Саат!

Черный Саат не стал уточнять, как намерен Пустынник расправиться с писателем.

* * *