Перед истиной - Владимир Павлович Виноградов

Тогда полковник Шкурин и рассказал нам о деле картежников.

Конечно, следователь Лукин и его товарищи не забавлялись картежной игрой в рабочее время. Не просто играли. Они экспериментировали. Надо было проверить, сколько раз могут выпасть тридцать и двадцать девять очков, да еще одновременно. Ведь арестованные утверждали, что такое возможно, что это дело случая, а не их ловких рук...

Однако экспериментировать можно сколько угодно, но кроме самого себя, кого убедишь. Сто раз не выпало, а в сто первый — пожалуйста. Может, Платонову как раз и повезло, выпал тот самый счастливый, тысяча первый или второй случай?

Но когда их задержали, то при личном обыске не только у «счастливца», но и у Чистякова нашли деньги Ставчука. Совпали по сериям. Ставчук получал отпускные новенькими, из одной пачки. Платонов вернул Чистякову его «проигрыш», и они разделили пополам то, что «выиграли» у Ставчука. Значит, был сговор до игры, а потом дележ. И совсем не посторонними оказались они друг другу, Платонов и Чистяков, как представились они потерпевшему, и не транзитные пассажиры. А мошенники-гастролеры. К тому же у них нашли более десяти колод карт.

Признался Платонов:

— Чистяков передал Ставчуку для сдачи во второй раз уже подтасованные карты... Мне легло тридцать очков, Ставчуку — двадцать девять. Он и завелся. Думал, разденет нас. Я это знал. И дал Чистякову маяк.

— «Маяк»? — спросил капитан Лукин.

— Да. Сигнал такой. Рукой. Сжать и разжать пальцы. Значит, все в порядке, карта пришла. По-нашему — «маяк».

— А у Чистякова сколько оказалось?

— Не помню. Да и какое это имело значение? Главное, чтобы у Ставчука вышло меньше на очко.

...— Признание признанием, — сказал Шкурин, — но Платонов от него, между прочим, два раза отказывался и снова признавался. Но мы хотели иметь точное, проверенное наукой, обоснование. И тогда обратились в Институт математики Сибирского отделения Академии наук СССР.

— Ого! Так ведь это же задача даже не для студента, — сказал Кукушкин.

— Верно. Но попробуйте положить перед ранее судимыми обвиняемыми заключение, подписанное не ученым-экспертом. Да они его тут же отвергнут. Это уж неуважение, — засмеялся Шкурин.

— Да, я помню одно дело, — сказал Кукушкин, — когда одного полуграмотного вора судили. Сидит за барьером, сам тупой как пень, но хитрый, а перед ним целый сонм ученых-экспертов. Спросил его судья, есть ли у него вопросы к ним. «А как же, — сказал, — конечно, есть». Над его вопросами весь зал смеялся, судья публику успокаивал, а ученые — отвечали. Покуражился.

— Есть артисты.

— Ну, и дали ученые заключение?

— Конечно, — полковник кивнул в сторону стеклянного куба, мимо которого мы проезжали, — заключение дал старший научный сотрудник отдела теории вероятности.

И Алексей Иванович назвал имя известного профессора, доктора физико-математических наук.

— Что же ответил профессор?

— Он подсчитал требуемую вероятность для разных случаев условий этой игры, и оказалось, что вероятность выпадения тридцати очков составила один раз на пять миллионов шестьсот тысяч случаев.

— А одновременного выпадения у двух игроков тридцати и двадцати девяти очков?

— В сто раз меньше. Один раз на пятьсот шестьдесят миллионов.

— Да-а.

...Ветер слегка покачивал верхушки высоченных сосен и сдувал с их шапок первый снежок. А тела берез, казалось, уже облепил снег, весенний, белый, но с черными изъянами. Редкое сочетание — березы и сосны. Один из нас, хотя и одетый не по сезону, в плащ, опустил стекло. И в теплую машину ворвался воздух, такой свежий и вкусный, что хотелось надышаться впрок.

Дверь перед истиной

Когда читали обвинительное заключение, Бондарь не волновался. Он хорошо знал свою вину. Вступительную часть судебного заседания пропустил мимо ушей. Готовил себя к главному — ответу на вопрос судьи: «Признаете ли вы себя виновным?»

«Сейчас я им отвечу, — сдерживал нетерпение Бондарь, — а может, погодить, к концу развернуться?» И посмотрел на адвоката. Но на лице его ничего не прочел. Защитник внимал судье, вдумчиво кивая головой, как бы соглашаясь с заключением от первой до последней строчки. Будто сам его писал, а сейчас лишь следит, чтобы чего-нибудь не пропустили.

Подсудимый перевел взгляд на прокурора.

Прокурор сидел со скучающим видом. Откинувшись назад и склонив голову набок, что-то чертил или рисовал карандашом.

«Под стражу меня не взял, ну и я не подвел, не скрылся. Хотя резонно было и тягу дать. Срок могут отвалить немалый. Но ничего, не отвалят, время даром не потеряно...» И усмехнулся. Нехорошо так, ехидно.

Сидел он к публике спиной, но усмешку его заметили те, что располагались сбоку. Люди глядели и слушали внимательно. По залу прошелестел неодобрительный шумок. Кто-то не сдержался:

— Вот мерзавец, человека убил и еще ухмыляется...

Тишину восстановил громко прозвучавший вопрос судьи. И без паузы, эхом — ответ подсудимого:

— Не признаю! Не виновен!

Судья, повидавший за свою практику всякое и всяких, только брови поднял. Сдержанно сказал:

— Подсудимый, вы имеете право объяснить суду, почему не признаете себя виновным. Однако на следствии вы признали себя виновным полностью?

— Признавал, а теперь отказываюсь и мотивирую. Ведь он на меня первым с топором кинулся. Я испугался, ну и схватил, что под рукой оказалось. Лом попался. Ломом и ударил, защищаясь... — И уже в сторону обвинителя: — Оборонялся.

Все это Бондарь выпалил залпом, давясь словами, будто опасался, что его оборвут, остановят. Но не остановили, не оборвали. Ни обвинитель, хотя по его лицу было заметно, что он недоумевает. Ни судья.

— Потерпевший скончался не от одного удара, — сказал судья. — Вы ему несколько ударов нанесли.

— В запальчивости. Погорячился. От страху.

«На следствии о топоре речи не было», — подумал, листая свои записи, представитель обвинения.

— Свидетелей, конечно, у меня нет, — словно услышав этот вопрос, продолжал между тем Бондарь, — но вещественное доказательство есть.

— Топор? — спросил один из заседателей.

— Нет, граждане судьи... дверь. Можете сами убедиться: он ее всю изрубил. Когда ко мне рвался...

Судья открыл дело на первых страницах.

— В протоколе осмотра ничего не сказано о двери. Значит, на ней и не было ничего подозрительного. Надеюсь, вы читали дело?

— Я уже отвечал, что читал, — Бондарь брал разгон, наливаясь самоуверенностью. — Осмотром не я командовал. Пусть следователь ответит, почему он дверь не отразил. Между прочим, я помню, все фотографировали.