Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

— Видите, как вы начинаете понимать?

— Однако ноги найденного скелета, плюс-минус сантиметр, находились на возделываемой территории. Как вы думаете, вы не могли случайно отрезать ступни скелета плугом?

— Я никогда не замечал ничего такого на поверхности земли.

— Это точно?

— Клянусь своими лучшими свиноматками.

В тот вечер, открыв холодильник, инспектор заглянул в контейнер с сыром, чтобы убедиться, что тот был полон. Это его успокоило. По правде говоря, нельзя было сказать, что холодильник Стуки выглядит типично по-холостяцки, когда на полках царит пустота и можно палить из пистолета, не рискуя во что-нибудь попасть. Он был наполнен умеренно, с адекватной долей утешающих продуктов. Другими словами, еды не слишком много, что было бы неразумно, потому что на горизонте не предвидится голода, но и не слишком мало, иначе его желудочные соки оказались бы в одиночестве, которое Стуки считал одним из самых труднопереносимых. Вопреки тому, что думали о нем сестры, в его тележке в супермаркете можно было увидеть не только несколько баночек йогурта, лезвия для бритья и три бутылки темного пива, одна упаковка за раз. Там были еще сливочное масло, сливки, белое вино, радиккьо и кусок ветчины.

Прислонившись к открытой дверце холодильника, Стуки вдруг вспомнил о скелете с врожденной шестипалостью и отсутствующими ступнями. И, будто этого было недостаточно, ему пришла на ум Аиша. Инспектор откупорил бутылку пива, потом еще одну. Сегодня ему это было просто необходимо. Ясновидящая, антимама.

Вероника с Сандрой несколько раз перечитали фотокопии предполагаемой записной книжки Аличе Бельтраме, но так ничего и не вспомнили. Пока ничего. Возможно, речь шла о слишком важных мужчинах, недоступных для сестер из переулка Дотти, даже если им, как Стуки точно знал, в свое время приходилось вращаться в определенных кругах. Соседки пообещали, что наведут справки, и это обнадеживало. Впрочем, десять лет в мире любви и привязанностей — весьма большой срок. Даже воспоминания о невероятно красивых женщинах и мужчинах со временем тускнеют.

Еще инспектор Стуки спросил сестер, что, по их мнению, может означать фраза «любовь растворяется в воде».

— Любовь есть любовь! — ответили женщины хором.

Ну и как это понимать? Антимама.

Стуки достал из кухонного шкафа пачку спагетти. Подумав немного, он вытащил из нее одну спагеттину и раскрасил ее красным фломастером. В сопровождении верного Арго полицейский направился в спальню, положил тонкую красную палочку на середину прикроватной тумбочки и высыпал на нее все оставшиеся в пачке спагетти.

«Вот так задачка!» — сказал себе инспектор. Он посмотрел на пса, который, как показалось Стуки, улыбнулся ему в ответ.

— Арго, как ты считаешь, это скелет Бельтраме?

Инспектор ясно увидел, что собака смеялась.

Любовь растворяется в воде. Как сахар, как соль. В отличие от нитей пауков и тутовых шелкопрядов. Шелковая нить мне нравится больше. Паутина становится смертельной ловушкой для любого, кто верит, что может ходить по ней или использовать ее в качестве качелей. Тутовый шелкопряд из шелковых нитей плетет свои коконы: шершавые крохотные кабинки, в которых куколка может раздеться, не привлекая нескромных взглядов, и облачиться в одежду бабочки. Это своего рода матка, окутывающая метаморфозу. Возможно, поэтому пластический хирург казался мне похожим на личинку тутового шелкопряда.

Об этом говорили его изумительно красивые губы. Природный дар, как утверждал хирург. И действительно, его собственные губы не казались надутыми и застывшими, как те, которые он без устали накачивал в клинике пластической хирургии. Я представляла себе, что он действует не руками, а губами, как личинка тутового шелкопряда, выпускающая изо рта шелковистую слюну, когда трудится над созданием места своего возрождения.

Не утруждая себя излишней деликатностью, он предложил подправить мои губы, вероятно полагая, что каждый должен кусать или сосать мир губами, упругими как клубника. Я же считаю, что достаточно иметь две розовые поверхности — главное, чтобы они были живыми и подвижными, с линиями разломов, которые напоминают трещины земли и выражают жизнь эмоций и дрожь страстей.

— Не вижу в этом необходимости, — ответила я, целуя его так, чтобы он смог почувствовать разницу между живыми губами и силиконовыми контейнерами.

Казалось, хирург лишился последних сил, настолько широко он распахнул глаза, задрожал и воскликнул испуганно:

— И что теперь?

— Я заберу тебя с собой, — прошептала я, имея в виду постель, встречу, любой угол, где он мог бы отложить в сторону скальпель, не опасаясь, что изъяны мира возьмут над ним вверх.

Признаюсь, что этот мой опыт оказался не очень удачным, несмотря на то, что от эксперта по эстетике можно было многого ожидать. В ту единственную ночь, когда мы спали вместе, я не сомкнула глаз. И не только потому, что он страдал бруксизмом и скрипел зубами, доказав этим, что недостаточно иметь красивые губы, чтобы издавать прекрасные звуки. Я чувствовала в нем какой-то разлад. Его природа тутового шелкопряда предстала предо мной в зловещем свете, когда хирург признался, что предпочитает мужчин женщинам. Конечно же, любой личный выбор достоин уважения, но только не в его случае.

Я поняла это, пока он засыпал, скрипя зубами и щелкая челюстью. Пластический хирург занимался не исправлением недостатков женской внешности в обмен на «презренный металл», что было бы понятной слабостью. Своей работой он сознательно принижал женщин. Он делал их настолько неестественными, чтобы они стали неудобоваримыми, отвратительными и раздражающими. Пластический хирург множил копии одного и того же рисунка, копии других копий, как фальшивомонетчик или торговец поддельным товаром на местном рынке.

Я пришла к выводу, что он проделывал это для себя, в надежде, что на каждую фальсифицированную им женщину придется освобожденный мужчина. Хирург был уверен, что, заменив целую женскую вселенную копиями, он вызовет крах рынка и в наступившем хаосе сможет захватить себе лучшие экземпляры мужской фауны.

Не думаю, что пластический хирург был в восторге, когда я познакомила его со своим хорошим приятелем — мужчиной крепким и брутальным. Но тутовый шелкопряд должен помнить, что, несмотря на его мечты о возрождении, рано или поздно все коконы оказываются в кастрюле с горячей водой. Любой тутовый шелкопряд отлично знает цену, которую необходимо заплатить, чтобы получить шелк…

Аличе

9 ноября. Вторник

Агент Ландрулли прошмыгнул в кабинет инспектора Стуки, как саламандра по раскаленному песку. Он был порядком возбужден. Полицейскому понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться, затем он протянул Стуки свежие газеты.

Газетные заголовки были весьма красноречивы: «Таинственная записная книжка Аличе Бельтраме!», «Адвокат, мэр, агент по недвижимости: кто из них на самом деле причастен к исчезновению Аличе?»

— Антимама! Получается, что фотокопии разослали и в редакции газет.

— Леонарди совсем потерял голову. Он увяз в своем старом расследовании и никак из него не выберется.

Стуки лично наблюдал, как комиссар Леонарди перечитывал отчеты по делу Бельтраме, восхищаясь собственной методичностью и способностью не отвлекаться на второстепенные предположения.

— На самом деле, отвлекаться просто необходимо.

— Вы правы, инспектор, — ответил Ландрулли.

— Леонарди не способен дать задний ход, это все знают. Комиссар идет только вперед.

— Вот увидите, Леонарди в конце концов сбросит на вас все расследование.

— Главное, Ландрулли, чтобы мы это дело раскрыли.

— Будто бы это так легко сделать, — проворчал полицейский агент.

— Совсем не легко, наоборот. Каждое новое расследование — та еще головоломка. Кстати, Ландрулли, а ты сам как думаешь? Это скелет Бельтраме?

— Инспектор, я думаю так же, как вы.

— Тогда порядок! Есть что-то новое об агенте Спрейфико?

— Он все еще на больничном.

— Сколько можно?