Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

— Она была неординарной женщиной.

— В смысле экстравагантной?

— На работе — не думаю. Даже если она организовывала довольно необычные путешествия.

— Какие, например?

— За несколько месяцев до своего исчезновения синьорина Бельтраме предложила эксклюзивный тур.

Бариста кивнул головой на изображение Девы Марии, висевшее на входе в его заведение.

— И в чем же была его особенность?

— Аличе трудилась над организацией тура по местам явлений.

— Каких явлений?

— Явлений Мадонны. Только в Венето их было девять. Вы ведь слышали об этом, не так ли?

— Так, кое-что, — уклонился от ответа Стуки.

— Синьорина Бельтраме разрабатывала маршрут, который включал в себя все девять святых мест, договаривалась с гостиницами, ресторанами и даже музеями и концертными залами.

— Антимама.

— Кроме того, она занималась созданием индивидуального пешеходного тура, такого как Путь Сантьяго-де-Компостела[16]. Или автобусного, в зависимости от пожеланий клиентов.

— А вы сами ездили в такое путешествие?

— Я — нет. Собирался поехать со всей семьей, но не успел: синьорина Бельтраме пропала раньше.

— Вы сказали «пропала». Как вы думаете, Аличе сейчас живет где-то в другом месте или, к сожалению, ее уже нет в живых?

— Я думаю, последнее.

— Лично вы отправились бы в пешее паломничество по Венето?

Владелец бара вышел из-за барной стойки и показал Стуки свою правую ногу.

— У меня одна нога короче другой. Это не мешает мне ходить на почту, чтобы оплачивать счета, но пешеходный маршрут — не для меня.

— Вы слышали, чтобы кто-нибудь интересовался именно пешим туром?

— По словам самой синьорины Бельтраме — сотни человек. «Они накинутся на меня, чтобы отправиться в такое путешествие. Я заткну за пояс Компостелу и даже Меджугорье[17]», — так она говорила.

— И Меджугорье тоже?

— Конечно! Впрочем, сам я там никогда не был.

— Почему?

— В том месте, ну, вы меня понимаете…

— Не совсем.

— Там, мне кажется, поклонение какое-то… слишком уж чрезмерное. Это как добавить слишком много алкоголя в коктейль. Легко переборщить.

Стуки заказал себе кофе.

Чрезмерное поклонение, кто бы мог подумать.

— У турагентства Бельтраме было много клиентов? — уже выходя из бара, спросил инспектор.

— Достаточно. Особенно мужчин. Сами понимаете, как нам, мужчинам, нравится путешествовать, — подмигнул бариста.

— Еще как понимаю! — ответил Стуки.

Инспектор Стуки пошел в сторону центра города, радуясь тому, что у него, по крайней мере, с ногами все в порядке. Возможно, когда-нибудь он пройдет весь Путь Сантьяго-де-Компостела, и пусть все верующие узнают, что хорошая физическая форма тоже может творить чудеса.

Стуки прилег на кровать. Арго спал с ним рядом на покрывале. Инспектор открыл толстую папку и достал рекламный проспект турагентства «Аличе и страны чудес». Его лозунг гласил: «Я увезу вас дальние края». Стуки понравилось: коротко и ясно. Инспектор стал водить пальцем по рекламным предложениям: маленькие городки в Коста-Рике, Бразилии, Боливии, Португалии и Намибии. Кто мог выдержать два-три месяца в таких затерянных местах? Стуки сам не заметил, как уснул, и ему приснились крошечные высокогорные деревушки, затерянные среди облаков.

— Что?

Еще до того, как попытаться осмыслить слова агента Сперелли, сказанные по телефону, Стуки бросил взгляд на часы. Была почти полночь.

— В него стреляли. Полчаса назад.

— В кого?

— В синьора Джампаоло Масьеро, агента по недвижимости.

«Первый в записной книжке Бельтраме», — мелькнуло в голове у Стуки.

— Убит?

— Нет, даже не ранен. Пуля его не задела, но сильно напугала.

— Попытка ограбления? — с надеждой спросил Стуки.

— Вряд ли, — ответил агент Сперелли.

— Вы сделали все, что полагается в таких случаях?

— Конечно. Спокойной ночи, инспектор.

— До завтра, Сперелли.

Стуки откинулся на подушку. Он спросил себя, так ли это необходимо, ведь время позднее, но затем все-таки позвонил сестрам.

— Это не у вас была подруга, которая занималась религиозным туризмом?

Вероника, удивленная таким поздним звонком инспектора и самим вопросом, не знала, что ответить.

— Вы что, хотите, чтобы мы вас и с ней познакомили?

— Мне нужна кое-какая информация.

— Это так срочно? Вообще-то, мы уже спали.

Но соседки все-таки сообщили Стуки имя подруги и дали ее номер телефона.

— И еще. Вы подумали обо всей этой истории про любовь, растворяющуюся в воде? — Стуки решил воспользоваться моментом, раз уж он позвонил.

— Что тут думать? Любовь есть любовь, — ответила Вероника за обеих.

— Ну уж нет. Я к вам сейчас поднимусь, и мы поговорим.

Любовь растворяется в воде. Как соль и сахар, которые, впрочем, не растворяются в растительном масле. Чуть лучше — в спирте. Вообще, алкоголь — это растворитель, который нельзя недооценивать. Так мне говорил художник. Это был красивый мужчина с великим прошлым, ведь все златоглазки очаровательны и за свою жизнь претерпевают весьма интересную трансформацию. Уже само название этих насекомых говорит об их красоте.

На голове златоглазки имеются две антенны, длина которых почти равна длине тела. Ее крылья такие прозрачные, что им может позавидовать любая хрустальная ваза. Иногда златоглазка складывает крылья над головой, и тогда кажется, что насекомое окружено ореолом. Тельце златоглазки окрашено в бледно-зеленый цвет. У художника были зеленые глаза и романтическая бледность лица — если только он не страдал анемией. Согласно статистике, у художников часто наблюдается дефицит железа в крови, следовательно, бледность их кожных покровов может быть связана не с творческими терзаниями, а с нехваткой гемоглобина.

Было время, когда златоглазка искал себя в писательстве и встречал рассветы в худших кабаках города. Теперь он пишет картины и вращается в высшем свете — по крайней мере, в том, что от него осталось. Это так естественно: благородство заметнее на закате, в сумерках. Златоглазке весьма по душе мерцающий в темноте свет: его влекут к себе зажженные свечи и камины с потрескивающими в них поленьями дуба или каштана.

Я начала встречаться с художником, полагая, что смогу вернуть его славное прошлое. В молодости, то есть еще в стадии личинки, златоглазка выказывал сангвинический темперамент, и паттерны его поведения были весьма каннибалистическими. Движимый подлинным вдохновением, он мастерски выражал это на бумаге. Со страниц его книг капала кровь, желчь и слизь художника.

На протяжении многих лет я почти каждый вечер перечитывала первые страницы его дебютного романа — шедевра под названием «Протеины высокой биологической ценности».

«Я привяжу ее к кровати этим проклятым электрическим шнуром от фена. Я свяжу ее левую руку и правую ногу, чтобы оставить ей ограниченную свободу движений. Но она не посмеет шелохнуться, мучаясь сомнениями, что это — единственная эротическая игра, которую я знаю, или первый шаг объявленной агонии. Я свяжу ее обнаженной, и электрический шнур оставит глубокую борозду на ее коже. Нагота не убережет ее от удара веревки, к которой привязана маленькая остроконечная книга.

Я развяжу ее на мгновение, чтобы затем сразу же связать ей руки за спиной. Так я смогу не видеть ее невыносимого выражения лица: вероятно, она поражена тем, что мне удалось найти самую непристойную страницу книги, которой я ее мучаю. Она обнажена и повернута ко мне спиной. Она звучит словно эхо, но тут же умолкает. Возможно, из-за страха потерять даже одну-единственную каплю своей красной жидкости. Она ведь всегда так аккуратна в свои женские дни, высеченные на страницах календаря словно вечные менгиры[18], обещающие абсолютно нормальное гормональное будущее…»

В течение многих лет я мечтала приготовить для автора этих