Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

— Прочтите еще раз, инспектор, — попросила официантка.

Стуки перечитал описание мужчины-богомола.

— Синьор Масьеро — один из наших постоянных клиентов. Весьма элегантный мужчина. Его жена — женщина определенного типа. И по-моему, я узнаю́ ее по описанию…

Подумав еще немного, официантка уверенно кивнула головой.

— По-моему, это о ней…

Инспектор Стуки перешел мост Мальвазии, дошел до моста Сан-Франческо и, побродив немного, направился к рыночной площади. На большом пустыре, служившем жителям города автомобильной стоянкой, полицейский слегка замедлил шаг, а затем решительно двинулся в сторону ворот Фра Джокондо. В нескольких сотнях метрах отсюда жил этот чудной Микеланджело. «Почему бы не стянуть с мальчишки одеяло и не сбросить его с кровати?» — подумал Стуки.

Ему открыла дверь Елена. Волосы повязаны косынкой, в руке — флакон моющего средства.

— О-о-о! — воскликнула она. — Прошу прощения за мой внешний вид. Я занимаюсь уничтожением микробов, обитающих в душевой кабинке. Это наш домашний Вьетнам, но мы не такие кровожадные, какими нас, домохозяек, изображает реклама.

Стуки, сделавший вид, что совсем не обратил внимания на то, как выглядела женщина, протянул ей руку и спросил про Микеланджело.

— Спит еще, — ответила Елена. — Сегодня ночью он вернулся домой довольно поздно. Обычно только в субботу я не могу уложить его спать в приличное время. С каждым днем мне все труднее с ним справляться, — пожаловалась женщина и вздохнула.

Визит инспектора застал ее врасплох, однозначно. Елена переминалась с ноги на ногу и, вероятно, задавалась вопросом, не слишком ли старомоден ее длинный свитер. Хорошо, что хоть косынка немного скрывала ее неуложенные волосы.

— Он что-то натворил? — спросила Елена.

— Нет, ничего такого.

— Хоть это радует, — сказала мама Микеланджело и улыбнулась. — Хотите войти?

— Если я не помешаю…

— Нет конечно.

Стуки оказался в гостиной, заставленной темными кожаными диванами и красными креслами. На окнах висели белые вышитые занавески ручной работы. На стене выделялась большая вертикальная картина — букет красных роз в серой вазе.

— Какое необычное изображение, — заметил Стуки, приблизившись, — листья роз рельефные.

— Ничего особенного. Бумага, краска, — ответила Елена. — Хотите кофе?

В углу комнаты, у окна, стоял деревянный стеллаж, заставленный горшками с кактусами.

— Мясистые растеньица. Вот вроде и питаются скромно, а все равно толстые, — сказала Елена, проследив за взглядом инспектора.

— Ну да, — сказал слегка смущенный Стуки.

— Совсем как я.

— Но вы ни капельки не толстая! — воскликнул полицейский.

— Это вы еще не присмотрелись ко мне повнимательнее. Есть жирок, есть, — засмеялась Елена.

— Послушать вас, женщин, вы бы уничтожили все жиры мира. Только представьте: жить без сливочного масла и сыра. Кошмар!

— О да! А заодно я бы избавила мир и от углеводов. Это же предатели! Ты и не замечаешь: одна конфетка здесь, печенька там. А потом весы тихо сходят с ума.

— Бедные весы!

— А как вам удается с ними справляться?

— Мне?

— Я вижу, вы в отличной физической форме. Никаких излишков.

— В каком смысле?

— Жировых отложений, я имею в виду.

— А, это. Щитовидка сжигает все, как доменная печь.

Стуки как бы невзначай бросил этот огненный намек, пытаясь понять, была ли перед ним деликатная натура, избегающая всякого упоминания о пламени, горении, кипении, полыхании и любых других аспектах термодинамики любви.

Любви, Стуки? О чем ты думаешь?

Мужчина глубоко вздохнул. Елена это заметила.

— Ах да, кофе! Вам нравится кофе с женьшенем?

— Не знаю, но я всегда готов к экспериментам, — ответил Стуки и почему-то почувствовал неловкость.

Инспектор слышал, как она звенела ложками на кухне. Очень тихо звенела. Стены в доме были тонкими, и, наверное, Елена не хотела, чтобы Микеланджело их услышал. Впрочем, возможно, она на самом деле была деликатным человеком.

Стуки пристально изучал комнату, словно выискивая подсказки. Вернувшаяся с кухни Елена заметила, что он продолжает рассматривать уголок с кактусами.

— Вы когда-нибудь видели, как цветут кактусы? — спросила мама Микеланджело, протягивая инспектору довольно большую чашку. Стуки осторожно понюхал: от напитка исходил странный сладковатый аромат.

— Конечно!

— И даже те из них, чье цветение длится несколько часов, максимум день?

— А вот такого не припомню.

— Обычно они цветут летом. Но в этом году кактусы, вероятно, забыли.

— Жаль, — произнес Стуки и сделал маленький глоток кофе с женьшенем.

— Если вдруг они все-таки решат зацвести, я обязательно приглашу вас посмотреть. Завораживающее зрелище.

— Буду рад.

— Вы не любите кофе с женьшенем, правда?

Стуки сделал последний глоток.

— Не нравится?

— Что, простите?

— Женьшень.

Ловушка. Инспектор решил, что в этой ситуации он должен действовать как иранец. Разумеется, он не получил настоящего персидского воспитания. Для Стуки оно ограничилось лишь несколькими историями, рассказанными его мамой Парванех. Стуки не хватало влияния восточных мужчин, и для этого было недостаточно романтических повествований его дяди Сайруса Мадани. Впрочем, они тоже бывали полезны.

«Бывают дни, когда и медвежья шкура — сувенир», — вспомнил Стуки старинную персидскую пословицу

— Бывают дни, когда кофе с женьшенем просто великолепен, — произнес Стуки, сопроводив это высказывание одной из своих самых обаятельных улыбок.

Елена рассмеялась. И сразу же они оба подумали, что на этот раз Микеланджело точно про снется.

— Да, говори, Ландрулли.

Стуки пожалел, что взял с собой телефон.

— Хозяину свинофермы проломили голову.

— Что-о-о?

— Вчера, около полуночи. Какой-то неизвестный нашел его и вызвал скорую.

— Антимама! Увидимся на месте.

— Если кактусы зацветут, я обязательно приду на них взглянуть, — пообещал Стуки на прощание.

Двое индийских рабочих держались поближе к свинарнику и ни за что не хотели приближаться к дому.

«Если бы свинарь нормально им платил, — подумал инспектор, — они не были бы такими тщедушными. То, что удавалось сэкономить на заработной плате, хозяин свинофермы терял в плане производительности труда, это факт».

— Думаете, фермера наказали за то что нашел скелет? — спросил инспектора агент Ландрулли.

— Все возможно. Ему сильно досталось?

— Резкий удар по голове, ну и …

— Спасибо, Ландрулли, можешь не продолжать. Когда это произошло?

— Сегодня ночью. Кто-то позвонил в скорую, сказал, что нашел тело мужчины, и назвал адрес.

— Это не могли быть индийцы?

— Они говорят, что ни при чем. Еще они рассказали, что вчера поздно вечером приезжала какая-то машина, а через некоторое время они услышали сирену скорой помощи.

— Понятно. Врачи оказали ему медицинскую помощь, а потом известили полицию. Наши коллеги и судмедэксперты уже предоставили свои заключения?

— Все сделано, инспектор.

— Чем ему проломили голову?

— Судя по всему, лопатой.

— Нашли?

— Нет. Впрочем, что свинаря ударили по голове лопатой — это версия врачей скорой помощи.

— Уже и врачи записались в следователи! — проворчал Стуки, пристально наблюдая за индийцами. Странно, что они, такие худые, не трясутся от холода.

Двое рабочих на ломаном итальянском сообщили, что не видели подъехавшую к дому машину, а только слышали звук мотора. Они спят внутри склада, который находится за свинарником. Заслышав сирену скорой помощи, они выбежали на улицу и обнаружили за рядами поддонов лежавшее на земле тело хозяина фермы.

— Машина была поздно ночью, — сказал один из индийцев.

— Во сколько?

— В половине двенадцатого.

— Как долго она здесь пробыла?

— Наверное, мало.