Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

строк мясо с кровью и купить целый ящик бордо. Мне казалось, что жить рядом с мастером такого калибра — все равно что приручить поток густой и раскаленной вулканической лавы.

Я встретилась с ним на выставке картин и в первый момент даже не обратила внимания на стакан минеральной воды, который он держал в руке. На мой взгляд, ему бы больше подошел бокал золотистого треббьяно[19]. Тогда я не поняла, как должна была, что его шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи, был не артистической причудой и обещанием запретных игр, а скорее признаком слабости горла и приближающейся простуды. Он шептал, как шепчут лошадям, и больше не кричал в мегафон, как лидер, ведущий за собой толпу. Плотоядная личинка превратилась во взрослую златоглазку, любительницу пыльцы, нектара и медвяной росы. Вероятно, поэтому художник весьма прилежно сосал и лизал мельчайшие детали, легкий, как нерожденный ветер. Но не было абсолютно никакой возможности возродить в нем былую ярость: он больше напоминал косметическую маску из глины или очищающий чай на травах. Этот мужчина больше не дарил женщинам огромных букетов красных роз, потому что опасался шипов, и брился только с кремом для бритья. Он забыл, как пользоваться зубочисткой и, едва заканчивая трапезу, сразу бежал чистить зубы и полоскать рот антисептиком.

На той самой выставке мне следовало бы уделить больше внимания его картинам. По правде говоря, он писал довольно неплохие акварели. Впрочем, это не совсем подходящее название. Всегда остается небольшое наследие прошлого, и плотоядная личинка никогда не исчезает бесследно. Художник писал акварели, но при этом никогда не использовал воду. Было бы логичнее называть их алкорели или граппорели, а еще коньякорели. Красота картин от этого не пострадала бы, а художественная ценность, несомненно, только бы возросла.

Аличе

10 ноября. Среда

Инспектор Стуки и сестры из переулка Дотти не сомкнули глаз почти до утра. Были выпиты литры обязательного в таких случаях травяного чая с боярышником и пассифлорой, чтобы хоть немного успокоить нервы. Но как ни старались они понять, о ком писала Аличе в своем дневнике, результата так и не добились.

Сандра и Вероника попытались воспротивиться такому ночному времяпрепровождению. Что толку ломать голову в поисках тайного смысла фразы «любовь растворяется в воде»? Соседки хотели говорить о другом. Например, о Елене. Вероника и Сандра несколько раз пробовали перевести разговор на эту тему.

— Как она вам показалась, инспектор?

— Только не говорите, что мама Микеланджело вам не понравилась! Мы уверены, что дела обстоят как раз наоборот, — подмигивали друг другу сестры.

Но Стуки не позволил сбить себя с толку. Инспектор попытался проанализировать постоянно повторяющуюся фразу из записной книжки синьорины Бельтраме с научной точки зрения.

— В нашем случае вода выступает в роли растворителя, а любовь — вещества, которое в ней растворяется. Поскольку вода — это полярный растворитель, значит, и любовь должна обладать электрическим зарядом. Другими словами, она тоже полярна и заряжена противоположно, а иначе она бы в воде не растворялась.

— Растворенное в воде вещество мы больше не видим, можно сказать, что оно исчезает, его больше нет, — заметила Вероника.

— То есть, чтобы раствориться, нужно исчезнуть, — продолжила Сандра.

— Тем не менее растворенное вещество изменяет свойства того, в чем растворяется. Обе субстанции трансформируются, становятся не такими, как прежде, — рассуждал Стуки.

— Как вы думаете, кто в нашем случае вода? — проговорила Вероника, с трудом сдерживая зевоту.

— И все же любовь остается любовью — ее невозможно объяснить логически, — подвела итог Сандра, давая понять инспектору, что разговор пора заканчивать.

— Эта Аличе Бельтраме, кажется, слишком уж увлекалась психоанализом, и это мешало ей просто наслаждаться любовью, — заключили сестры.

— Ясно. Потому что любовь есть любовь, — смиренно ответил Стуки.

Он решил предпринять последнюю попытку:

— А вдруг в этих словах вообще нет никакого смысла? Что, если это всего лишь детский стишок, мантра, намек на надвигающееся безумие?

Инспектор перевел взгляд на сестер: те, тесно прижавшись друг к другу, мирно спали на диване.

Синьор Масьеро уверял, что ему никто не угрожал и врагов у него тоже не было. Он напрягал свою память, но никак не мог представить себе причины этого выстрела, даже весьма отдаленные. Агент по недвижимости надеялся — или нет, он был практически уверен, — что его просто с кем-то перепутали.

Полицейские поинтересовались у Масьеро, не было ли среди жильцов его дома людей, которым кто-то мог мстить или стремиться их наказать. Без всякой задней мысли агент по недвижимости стал перечислять имена своих соседей — нотариусов, юристов и предпринимателей. По его мнению, все они с большим уважением относились к закону и этическим нормам.

Стуки медленно читал рапорт. Инспектору с трудом удавалось держать глаза открытыми. Строчки текста изгибались, подобно пространству под воздействием силы гравитации.

Масьеро заявил, что вышел из агентства по недвижимости на улице Буранелли в двадцать два часа тридцать минут. Закрывая ворота арки, он услышал позади себя глухой звук выстрела. Инстинктивно мужчина бросился на землю. Нет, он никого не заметил и звука удаляющихся шагов тоже не слышал. Масьеро сообщил, что остался лежать на земле в течение многих минут, ошеломленный и, возможно, на некоторое время потерявший сознание. Мужчина был очень напуган.

— Масьеро, Масьеро, — повторял Стуки, читая бумаги, собранные его коллегами.

Крупные сделки с недвижимостью, обширные владения, наполняющие мир торговыми точками, дисконтными магазинами и конференц-центрами. Естественно, последних было намного больше, чем проводимых в них конференций.

«Скорее всего, господин Масьеро перешел кому-то дорогу, — подумал Стуки. — Хотя, возможно, и нет». А что, если этот факт был как-то связан с гуляющими по городу листками из записной книжки Аличе Бельтраме? Неужели кто-то узнал его по описаниям и показал на него пистолетом закону и общественному мнению?

Инспектор Стуки решил лично осмотреть место происшествия. Он отправился в центр города пешком. Входная дверь агентства по недвижимости располагалась почти в самом конце великолепной арки. Стуки сделал вид, что вставляет ключ в замочную скважину и обернулся. Оглядевшись вокруг, он решил, что, если бы стреляли из-за колонн, пуля должна была попасть в точку недалеко от ворот. Только в том случае, если бы стрельба велась из центра арки, пуля могла затеряться по другую сторону — во дворе агентства. Пулю пока не нашли, поэтому есть вероятность, что злоумышленник стрелял холостыми.

Углубленный в размышления Стуки продолжил свой путь. Недалеко от площади Синьории он зашел в бар выпить кофе и разговорился с официанткой. Они принялись обсуждать передовицы газет, разложенных рядом с кассовым аппаратом. Все заголовки статей были посвящены необычному дневнику любви Аличе Бельтраме. Официантка сказала, что она тоже видела эти листки, которые уже несколько дней подряд появлялись в городе словно ниоткуда.

— Но только я их не брала в руки, инспектор.

— Почему? Разве вам не было любопытно?

— Очень! Но откуда я знаю, вдруг их чем-то обработали?

— Чем?

— Туберкулезной палочкой, например.

Стуки достал из кармана одну из фотокопий, развернул ее и, пытаясь подобрать подходящий тон голоса, прочитал: «Я сказала это и агенту по недвижимости. У него были длинные руки, черные глаза, выпирающий пупок и вальгусная деформация большого пальца ноги. Он мне напоминал прекрасный экземпляр самца богомола. Это очень приятные насекомые: взрагивающая грудь, длинные и тонкие верхние конечности, заостренные плечи…»

Официантка засмеялась:

— Браво, инспектор! Бедные мужчины Тревизо!

— Вы узнали этого агента по недвижимости?

— Если честно, нет.

— Не так-то легко, правда?

— По правде говоря, не очень.

— Вы уверены, что он вам никого не напоминает? Например, господина