Заместитель Иуды - Валерий Георгиевич Шарапов

– Ума не приложу, как это может быть связано, – пробормотал Влад – он уже устал придуриваться. – И часто приезжают посторонние?

– Да постоянно, – фыркнула Женечка, – то бывшие коллеги, то армейцы… я в этом плохо разбираюсь. Бывшая работа накладывает отпечаток. То за консультацией, то просят лекцию прочесть для курсантов, то еще какая нужда. Перестала ориентироваться. Да и маме уже все равно. Могут увезти на полдня, потом возвращают. То из совета ветеранов звонят, то из секретариата ЦК. Из Союза писателей приезжали, представляешь? Просили проконсультировать по некоторым темам, с которых сняли гриф секретности. Мама уже хихикала: мол, сам Юлиан Семенов скоро книгу про тебя напишет…

Вдруг Женечка стала загадочной и неуверенной. Помялась, но решила все же высказаться:

– Слушай, тут такое дело… В пятницу с Селезневым разговаривали – это наш главред. Ну, главный вредина то бишь… Вызвал к себе… Я в субботу тебе так и не сказала, не решилась, да и времени особенно не было…

– Говори уж, – вздохнул Влад. – Тебя увольняют? Назначают его замом со всеми властными полномочиями и гигантским окладом? Мужчина, кстати, молодой, импозантный…

– Да, и очень приятный в общении, – кивнула Женечка, – не то что это ничтожество Прянишников… Селезнев намекнул, что хочет сделать меня заместителем начальника международного отдела, а если хорошо себя зарекомендую – то и начальницей, поскольку Крапивин через три месяца уходит на пенсию… В общем, им надо, чтобы я присутствовала на студенческом форуме в Ленинграде. Он будет идти четыре дня – с понедельника по четверг… Это не то, насчет чего я разорялась, теперь все серьезно, главное – не упустить свой шанс… Там хорошая гостиница, Невский проспект, будут иностранные делегации, наши комсомольские и партийные деятели…

– И тебя туда для красоты… – пробормотал Пургин.

– Ну вот, я так и знала, что ты не поймешь, – сокрушенно вздохнула Женечка и натянула на себя одеяло. – Да, я кричала, что никаких командировок, но знаешь… это другое. И вовсе не для красоты, обидно слушать! Человек дал понять, что меня ценят, ведь кого попало на такой пост не назначат…

– Конечно, езжай, – перебил ее Влад. – Тут и спорить не о чем, решается твоя профессиональная судьба, другого шанса может и не быть.

– Ты серьезно? И без обид?

– Зуб даю, серьезно и без обид. Езжай в свой Ленинград и без победы не возвращайся. Как-нибудь переживу. У меня работы непочатый край, буду сверхурочно выходить.

– Так, стоп! – нахмурилась Женечка. – Ты вроде как хочешь избавиться от меня – или я опять шизую?

– Тебя не поймешь, – засмеялся Влад. – Постарайся определиться, а то противоречия тебя так и рвут.

– Так заметно? – Женечка почесала переносицу и стянула с себя одеяло почти до колен. – Ладно, не бери в голову, переживем и этот виток невероятной удачи…

Женечка ушла в восьмом часу вечера – расцеловала и выскользнула в подъезд, сообщив, что провожать ее утром не надо, редакционный автобус соберет всех и повезет в аэропорт. Пургин держался, улыбался, шутил, вышел на балкон, чтобы помахать. А когда темно-красный «Москвич» унесся в сиреневую даль, сел, опустошенный, уставился в пространство. Что-то подсказывало, что убедиться в невиновности Дмитрия Сергеевича теперь будет крайне сложно. Хоть к небу взывай: почему именно он?!

Телефон молчал, гости не являлись. В почтовом ящике сиротливо обреталась «Комсомолка» и ни одного письма анонимного содержания.

Что-то гнало из дома. Он спустился во двор, походил взад-вперед, устав здороваться с соседями. Вечер выдался на славу, люди высыпали на улицу. Впереди были дожди, промозглая осенняя погода, все спешили насладиться последними погожими деньками.

Пургин отогнал машину в гараж – срочной нужды в ней не было, вернулся к дому. Включилась наблюдательность, он хотел все знать. Подмечал нюансы, что-то нехарактерное. Потом добрался до соседнего двора, свернул на улицу. В троллейбус вслед за ним никто не бросился – он сам был последним. Проехал остановку, заспешил через дорогу к метро. Дальше было легче. Весь вечер он шатался по центру, побывал на Арбате, дважды прошел его из конца в конец, послушал про «комиссаров в пыльных шлемах», «Ах, Арбат, мой Арбат», немного отвлекся. Исполнители были отчаянно молоды, немного фальшивили, но старались. Публике нравилось. Лучше бы сам автор исполнял эти песни, но Булат Шалвович сегодня не показывался.

На Красной площади было людно: толкались иностранцы, приезжие из других городов СССР. Темнело, загорались огни. Гордо высилась Спасская башня со своими знаменитыми на весь мир часами. Чеканила шаг караульная смена у Мавзолея. Не пересыхал поток желающих посмотреть на мумию вождя рабочего класса. Стыдно признаться, но Пургин сто лет не был в Мавзолее. Поколебался, может, исправить ситуацию? Но передумал, свернул за угол ГУМа, где продавали вкусные беляши, и очередь была не меньше, чем в Мавзолей. Голод не тетка, пристроился в хвост, стал украдкой озираться…

Он впервые поймал себя на мысли, что не хочет возвращаться домой. Пятой точкой чувствовал, как сгущаются тучи. Но куда пойти? Имелись друзья – особенно в других городах, хорошие знакомые, но не подставлять же их?

Он трясся в полупустом вагоне метро, по привычке отслеживал ситуацию. Смеялась молодежь, тихо улыбались чему-то своему пенсионеры. Девушка-тихоня в пышном берете, из-под которого выглядывала коса, читала книжку, украдкой поглядывая на майора. Всем было хорошо, москвичи радовались жизни. И только он, обеспечивающий безопасность страны, чувствовал себя уязвимым и беззащитным…

Влад шел от станции до дома, как под прицелом снайпера. Так и не узнаешь, что тебя убили… Миновал двор, взлетел на третий этаж, вынимая ключи, облегченно выдохнул и вставил их в замочную скважину…

– Эй, ушлепок, курить есть? – угрожающе прозвучало сверху.

Дрогнула рука, ключи остались в замочной скважине. Он резко повернулся. Страха больше не было. Стыдно, товарищ майор, трястись перед неизвестностью… Подъезд худо-бедно освещался. С верхнего этажа спускались трое – молодые, борзые. Шпана – или косили под нее, разбираться не хотелось. Скрыться в квартире он уже не успевал. Да и что это даст? Молодые люди были неплохо одеты, куртки с барахолки. Не сказать, что совсем уж юнцы, лет за двадцать. Прекрасно знали, что делали. Приближались быстро, «прелюдий не играли».

– Да, парни, есть, конечно, есть… – Он машинально расставил ноги. Гладиатор, мать твою, нашел приключение на свою голову…

– Так давай, вытаскивай. – Крепкий детина уже дышал в лицо, в глазах серебрился холодок. В воздухе явственно потягивало спиртным.

– Держите, парни, ничего не жалко для хороших людей…

Влад