Госпожа следователь, или Мария Сергеевна снова в деле - Хелен Гуда

— Благодарю, очень приятно, но, увы, нам пора идти, — отмахнулся мужчина, пытаясь отделаться от назойливого внимания. Я же хмуро смотрела на эту сцену, пытаясь понять, с чем таким знаменательным нас поздравляют. Что происходит?

Дюбуа вежливо кивнул и повел меня дальше.

— О чем это он? — я недовольно свела брови к переносице, ощущая, как внутри зарождается неясное беспокойство.

— Не обращай внимания, — попытался увильнуть Дюбуа, но я не собиралась отступать.

— Ответь, Жофрей, — я прищурилась, скрестив руки на груди. В этот момент, наверное, я была похожа на строгую жену, пилящую нашкодившего муженька.

— В светской хронике написали про вчерашний вечер и то, что это была, так сказать, наша неофициальная помолвка, — выдохнул мужчина, словно выдавливая из себя признание.

— Вот те раз! — я удивленно приподняла брови, ощущая, как кровь приливает к щекам. Оказывается, без моего ведома меня женили. Вернее, обручили. Легкое удивление, словно невесомое перышко, коснулось моего сознания, чтобы тут же утонуть в нахлынувшей волне раздражения. Светская хроника, помолвка… Эти слова звучали как назойливая мелодия шарманки на похоронах, как дурной анекдот, рассказанный в самый неподходящий момент, особенно в свете последних событий, когда на кону стояла жизнь человека.

— И ты ничего не сказал? — я уставилась на Дюбуа, прожигая его взглядом, в котором плескалось возмущение, как темная вода в шторм. Мои брови нахмурились, словно тучи, предвещая грозу. — Ты хотя бы попытался опровергнуть эту нелепую чушь?

— Я не успел. Да и почему сразу чушь? — он устало всплеснул руками в примирительном жесте. — Но собирался это сделать сразу после того, как мы разберемся с этим делом. Поверь, Мари, сейчас у меня голова забита совсем другим, — его взгляд был полон искренней усталости и какой-то виноватой обреченности. И, несмотря на его слова, я заподозрила, что, после того как мы раскроем это дело и преступник будет пойман, никакого опровержения не последует. Такое развитие событий было только на руку Жофрею, я читала это в его глазах.

— А должна быть забита и этим тоже, — я сердито поджала губы, ощущая привкус горечи на языке. — Моя жизнь не менее важна, чем расследование, Жофрей. И вообще, кто слил эту грязную информацию в газету? Кто так бесцеремонно вторгся в мою личную жизнь? Я не собираюсь становиться героиней дешевых сплетен.

— Это мы обязательно выясним, — пообещал Жофрей, в его голосе прозвучала твердость. — Но сейчас, Мари, прошу тебя, нужно сосредоточиться на главном. Жизнь человека в опасности, — решил напомнить мне Жофрей о том, что стоит на кону.

Он взял меня за руку, его прикосновение, вопреки моей злости, заставило сердце дрогнуть. Я почувствовала твердость его ладони, тепло, проникающее сквозь тонкую ткань перчатки, и в то же время ощутила усталость, накопившуюся в нем за последние дни. В его глазах, обычно таких пронзительных и уверенных, сейчас читалась искренняя тревога, смешанная с какой-то несвойственной ему мольбой. И решимость, как маяк, пробивающийся сквозь шторм. Я вздохнула, с трудом подавляя раздражение, понимая, что он прав. Сейчас не время выяснять отношения и обижаться на светскую хронику. На кону стоит слишком многое.

— Ладно, — проворчала я, стараясь унять клокочущий внутри гнев. — Но, после того как мы спасем всех, до кого дотянулся убийца Натали, а сам он понесет справедливое наказание, ты будешь передо мной долго и мучительно извиняться за эту "помолвку", — мои слова прозвучали максимально двусмысленно, словно я бросала ему вызов, и в глазах мужчины промелькнула тень желания, а уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке. Он понял намек, хоть я и не планировала его давать. Он получился сам по себе.

Дюбуа усмехнулся одними уголками губ и подмигнул мне, словно заговорщик, словно мы делили общую тайну. В его глазах промелькнул огонек озорства, и он повел меня в архив следственного управления, словно стремясь как можно скорее уйти от любопытных взглядов. Плюгавенький старичок снова встретился нам по пути, но Дюбуа не дал ему возможности подойти с расшаркиваниями, ускорил шаг, и я вместе с ним.

В коридорах царила привычная суета, контрастирующая с нашими личными переживаниями. Сотрудники бегали с бумагами, как встревоженные муравьи, некоторые так вообще носились, словно на пожаре, а в воздухе витал густой въедливый запах табака и какой-то паники, словно здесь никогда не знали покоя. Атмосфера в архиве была пропитана пылью и запахом старой бумаги, а столы завалены документами.

— Итак, — начал Дюбуа, устало опускаясь в старое скрипучее кресло за заваленным бумагами столом в архиве и жестом приглашая меня сделать то же самое. — Что у нас с дядей Натали? Что ты хотела узнать о нем и проверить? У меня нехорошее предчувствие по поводу этого дела.

— Сколько лет назад дядя Натали покинул страну? — я огляделась, и безнадежность волной окатила меня. Архив… это был лабиринт, погребенный под тоннами ветхой бумаги. Запах затхлости, старого клея и пыли, казалось, въелся в самые стены, словно вековой грибок. В полумраке, свет все же пытался пробиться сквозь узкие зарешеченные окна, ряды бесконечных стеллажей казались мрачными надгробиями забытых историй. Идея самой копаться здесь в одиночку, без помощи Жофрея, показалась абсурдной, сродни попытке разобрать хаотичное нагромождение кирпичей, чтобы построить из них дворец. На это уйдут годы, а время утекало сквозь пальцы как песок. Тревога сжала горло, не давая дышать полной грудью.

— Не помню, — пробормотал Дюбуа, нахмурившись так, словно пытался разбудить заснувшие воспоминания. Он почесал переносицу, словно в этом движении заключался ключ к разгадке. — Натали была совсем девочкой… лет шести, наверное. Значит, прошло больше десяти лет. Может, двенадцать, может, пятнадцать. Время летит незаметно.

В его словах чувствовалась неуверенность, словно он и сам не до конца доверял собственной памяти. А я понимала, что эта приблизительность сейчас может стоить нам очень дорого.

— Ну так вот, надо посмотреть, кого объявили в розыск примерно в то время, — произнесла я с легким нажимом, приподняв брови в надежде, что Дюбуа уловит мой ход мыслей, поймет, к чему я клоню. В моем голосе звучала настойчивость, смешанная с отчаянием. Каждая секунда промедления могла стоить кому-то жизни. Я чувствовала это нутром, как предчувствуют грозу.

— Ты хочешь узнать имя человека, который выдает себя за Шарля Анри, — догадался Жофрей, словно прочитал мои мысли. В его взгляде мелькнуло одобрение.

— Да, — кивнула я, скрестив руки на груди. — Чтобы припереть его к стенке, мы должны знать о нем все, каждую деталь его биографии, каждый грязный секрет. Иначе он просто посмеется нам в лицо, потому что у нас пока только домыслы