Зеркала-озера - soverry

не открывать почти затянувшиеся раны и не разбираться в собственных чувствах. Спустя сорок минут — не может перестать говорить, замолчать и остановить бесконечный поезд мыслей в голове, которые стремятся наружу.

Через час она закрывает за собой дверь, и на нее обрушивается такая тяжесть, что идти становится физически тяжело. Груз всей невысказанной обиды, боли и чувства предательства ложится на ее плечи и тянет к земле, пока она спускается по лестнице, пересекает школьный двор, выходит за территорию и наконец завязывает шнурок, чтобы перенестись к дому.

Можно было бы найти другого специалиста. Менее холодного, более открытого и радушного. Но тогда бы пришлось опускать столько деталей — притвориться, что она никакая не ведьма, в ее семье все точно так же, как у всех, а это вряд ли поспособствует улучшению состояния.

Все мысли крутятся только вокруг этого часового разговора, когда Алёна заходит в квартиру, когда переодевается в домашнюю одежду, наливает себе чай. Мысли никуда не исчезают даже тогда, когда она достает все записи из рабочего стола и вытаскивает из закромов на кухонных полках все необходимые ингредиенты для отвара. Образы и всплывающие откуда-то чужие слова перемешиваются, образуют настоящую кашу; Алёна на них фокусируется почему-то в разы больше, чем на окружающем себя пространстве. Пару раз спотыкается об кошку, чуть не разбивает стеклянную миску, но все равно особенно в реальность не возвращается.

Копаться в прошлом оказывается неприятным и трудоемким занятием.

Тяжелые мысли захватывают и не отпускают, будто бы тянут вниз. Алёна пытается отвлечься обычными механическими способами: толочь коренья в деревянной ступке и резать травы. Но все равно настолько глубоко погружается в мысли, что не замечает вошедшую в кухню Марту.

— Что делаешь?

Алёна дергается, оборачивает и облегченно выдыхает.

— А, — тянет, — это ты.

— А ты кого ожидала увидеть? Лешего? — задорно отвечает тетя, проходит в кухню и ставит чайник.

— Не знаю, — честно признается Алёна, продолжая толочь коренья в ступке. — Я сегодня вообще рассеянная.

Разговаривать с Мартой все еще непривычно. Они не то чтобы ссорились, но и не мирились. И теперь Алёне крайне непросто подобрать слова. Хочется говорить легко и не наигранно, но получается откровенно плохо.

— Так что ты делаешь? — снова спрашивает тетя, возвращая ее на землю.

— Домашнюю работу. По крайней мере, я пытаюсь.

Марта делает глубокий вдох и морщит нос.

— Судя по запаху, — говорит она, — у выпившего это будет понос. Причем, недели две.

— Твою мать!.. — вскидывается Алёна, бросает ступку и быстрее поднимает крышку, из-под которой уже убегает варево прямо на плиту.

Марта руки складывает на груди и смотрит так внимательно, что Алёне хочется сжаться и исчезнуть. Она убавляет огонь, откладывает крышку в сторону и тяжело выдыхает, поворачиваясь лицом к тете.

— Прости. Я знаю, ты только недавно помыла плиту.

— Да хрен с ней, с плитой, — отмахивается Марта и хмурится лишь сильнее. — Ты мне лучше скажи, что с тобой происходит. Ты сама не своя какая-то.

Алёна вытирает руки о полотенце, висящее на ручке духовки, взгляд тупит на собственные пальцы и молчит. Как будто если достаточно долго молчать, то Марта плюнет, решит больше ничего не спрашивать и уйдет к себе. Эх, вот бы оно и правда так работало!

Но она никуда не уходит. Так и стоит на месте, ожидая ответа.

— Я пытаюсь жить дальше, — произносит Алёна несколько расплывчато, перестает вытирать руки и снова тянется за ступкой. — Еще и домашней работы в последнее время очень много, вот и получается, что все получается из рук вон плохо.

Марта смеряет ее взглядом, но, судя по всему, все же верит.

— Мы могли бы поговорить, знаешь, — предлагает она, лезет в шкаф за чашками из сервиза и достает чайник им под стать. — Если у нас не сходятся мнения по поводу ситуации в твоей школе, это еще не значит, что я не готова тебя выслушать и попытаться понять твою точку зрения.

Толченые коренья отправляются в кастрюлю, Алёна берет в руки деревянную лопатку и принимается помешивать. Ровно тридцать три раза по часовой стрелке. Не сбиться бы со счету.

Марта тяжело вздыхает, сыплет какую-то смесь из стеклянной банки в чайник, бросает обеспокоенный взгляд на племянницу через плечо.

— Поговори со мной, Алён.

— Двенадцать, тринадцать, четырнадцать…

И все, тишина.

Никаких попыток снова вывести на разговор. Алёна слышит, как она наливает воду из чайника в заварочный, как достает печенье и зефир из шкафчика. Петли поскрипывают, но их смазывать никто не собирается. Раньше этот скрип Алёне очень нравился, а теперь почему-то раздражает. На кухне им вдвоем будто бы тесно, но отвар нужно закончить.

Наконец она заканчивает помешивать, вытаскивает деревянную лопатку и кладет рядом на разделочную доску. Убавляет огонь до самого минимального и накрывает крышкой. Чуть позже надо будет добавить мелко нарезанную ромашку, а пока есть свободное время. Алёна оборачивается и замечает, как устало тетя склонилась над чашкой чая и медленно помешивает сахар.

— Ладно, давай поговорим, — сдается Алёна и усаживается за стол напротив нее.

Взгляд у Марты оживает, она поднимает голову, выпрямляется и выглядит совсем не так утомленно, как еще пару мгновений назад. Наливает из заварочного чайника насыщенно-коричневую жидкость в пустую чашку и двигает к Алёне.

— Я тебя внимательно слушаю, — говорит.

И от этого хочется провалиться сквозь землю. Алёна кусает нижнюю губу, вдыхает горьковатый аромат, исходящий от чашки, и сжимает ее обеими руками.

— Я подумала и решила, что больше так продолжаться не может.

— В каком смысле?

У Марты на лице обеспокоенность и что-то еще. Шок? Страх? Алёна никак разобрать не может, но ей определенно точно не нравится эта эмоция на лице тети. Она неловко ведет плечами, почти ежится под чужим взглядом.

— Я не ухожу из дома, если ты об этом, — оговаривается и пальцы сцепляет в замок, плотнее прижимая ладони к чашке. — Просто… та история с мамой — она сильно на меня давит.

— Я знаю, милая. На меня она тоже давит.

— Вот поэтому я и решила, что нужно двигаться дальше. Нужно наконец-то позволить себе почувствовать боль от предательства и идти вперед, оставив все это в прошлом.

Сначала Марта молчит. Смотрит на нее и ничего не говорит. А потом делает маленький глоток, отставляет чашку на блюдце и коротко кивает. Всего