Аккорды смерти в ля мажоре - Елена Бриолле

– Простите моё опоздание! – сказал музыкант. – Если бы я знал, что меня ждёт такая почтенная публика, то не стал бы мешкать в дороге.

– Господин Cати, ну что вы! – прозвенела Аннабель Норин. – Сегодня вы открываете вечер. Дать вам воды? Садитесь, прошу. Рояль в вашем распоряжении.

Музыкант выпил два стакана воды, вытер платком лоб и сел за рояль. Все заняли свои места и замолчали. Пальцы музыканта коснулись клавиш, и Ленуар вместе с остальными гостями взлетели и повисли в этой белой гостиной, словно на облаке. Тяжёлые аккорды удерживали рояль на полу. Ноты подскакивали, плясали по клавишам, создавая атмосферу творческого, естественного хаоса, который Сати сначала упорядочивал, а потом снова распускал. Выпускник Schola cantorum, самый бедный из музыкантов и самый непримиримый и независимый. Повторы мотивов в его музыке были непредсказуемы, но позволяли слушателям отдышаться.

– Что вы думаете? – услышал Ленуар за спиной разговор членов общества.

– Говорят, эту музыку сейчас называют «мебельной». Она прекрасно создаёт атмосферу.

– Почему «мебельной»?

– В ней нет ни начала, ни развития, ни конца. Она бесконечна, как шум леса или звуки затянувшегося дождя, как шум прибоя.

Все слушали, и постепенно перед глазами Ленуара вырастали виды Парижа, его пригородов, жизнь бегущих на работу людей. Он вспомнил, как в детстве слушал, как играет мать. Она всегда была чутка к новой музыке. Ей бы понравился Сати. Новая французская волна без квашеной капусты вагнеризма. Изящество и чёткость формулировок каждой музыкальной строки.

Тут взгляд Ленуара остановился на Криге. Глаза импресарио, не двигаясь, смотрели на сыщика, словно он был прозрачным. Ленуар кивнул ему. Криг встал, прошёл мимо графини Малерб и Милены Сансон и остановился у выхода из гостиной, затем улыбнулся Ленуару и вышел.

– Вы здесь ради Аннабель Норин? – спросил его сыщик, выходя через минуту из белой гостиной.

– Я здесь ради искусства. Кроме того, я ищу таланты. После Сати будут играть самые смелые из молодых гостей. Те, кто не боится выступить после этого сумасброда, уже сами по себе достойны внимания.

– Как Аннабель Норин?

Криг подошёл к окну. Из гостиной продолжала литься музыка. Он закурил сигару.

– Зачем вам понадобился секретер Изольды? – спросил Ленуар.

– А зачем вашему дяде её миниатюрное пианино? – ответил вопросом на вопрос Криг. – Я подарил этот секретер Аннабель. Она была тронута.

– «Моей любимой звезде».

– Да, именно так. Нельзя же поклоняться погасшей звезде, только живой.

– Почему вы отпустили Изольду Понс одну в Анже? Вы её импресарио, разве вы не замечали изменений в её состоянии? Эти белые цветы в зале мне напомнили другой зал, в отеле «Лютеция». Вы помните, там когда-то тоже устраивали концерты?

Вдруг Криг затушил свою сигару и медленно продолжил говорить:

– Наше состояние – отражение наших эмоций. Наши эмоции – отражение нашего опыта. Наш опыт – отражение наших решений. Наши решения отражают любовь и отсутствие любви… Вы меня слышите, Ленуар?

Сыщик моргнул несколько раз. Он снова думал об Элизе. Эти цветы. Элиза очень любила цветы. Особенно белые… Образ её вновь появился и постепенно рассеялся. Через его прозрачную пелену на Ленуара снова смотрел Криг.

– Вы меня слышите, Ленуар?

Сыщик почему-то никак не мог вспомнить, о чём они говорили.

– Да, простите, мне нужно вернуться в гостиную.

И он на ватных ногах пошёл обратно. Когда Ленуар обернулся, Крига больше нигде не было. Что за наваждение?

У входа в гостиную его ждала Аннабель Норин.

– Господин сыщик? Что вы здесь делаете? Кого-то снова убили? – спросила она.

– Мадемуазель, скажите, вы были знакомы с Францем Шмидом, настройщиком пианино?

– Конечно, его знали многие певцы и музыканты. У Франца был удивительный слух, он по памяти мог сыграть любое произведение. Он настраивал мой рояль. И даже этот рояль мадам Ривьеры тоже настраивал он. Какое несчастье, что теперь его больше с нами нет!

– Давно вы с ним знакомы?

– Уже год. Его мне порекомендовали, а теперь его рекомендую я. То есть рекомендовала. Раньше.

– Он никогда вам не предлагал приобрести у него миниатюрное пианино?

– Нет, я такие игрушки не люблю. Лучше уж сразу все настоящие. Это Понс увлекалась всякими ненужными в обычной жизни аксессуарами.

Аннабель Норин сказала это так, будто действительно знала, что такое вести обычную жизнь.

– А вы видели у кого-нибудь ещё подобное пианино?

– Нет. Такие пианино обычно никому не нужны. Но, по-моему, Франц рассказывал, что у него покупали мини-пианино музыканты из Эльзаса.

– Вы, случайно, не помните, как их звали?

– А какое это вообще имеет дело к его самоубийству? Не покончил же он с жизнью из-за пианино и музыки? Как же их звали… Погодите… Кажется, господа Вафельсфельд.

– Как вы сказали? – переспросил Ленуар.

– Не помню. Оставьте, это просто мои предположения. Право, я не помню.

28. На посыльных

Симон Курсель был убеждён, что в преступлении перед государством, как в смертных грехах, можно обвинить любого человека. Но самое главное – ещё больше людей желают государству зла, потому что видят в нём машину, думающую только о себе. Люди забывают, что государство, как короли и сеньоры в Средние века, в первую очередь охраняло, обеспечивало безопасность своих жителей. Если бы люди могли жить сами по себе, без законов и этических правил, без уважения к старшим, без любви к своему родному дому, то давно бы уже так жили. Однако как только человек отпочковывается от всех, его тут же уносит ветер, и сил на то, чтобы раскрыться хоть листиком, хоть лепестком, у него больше нет. Он думает о своём выживании, падает и гниёт.

«Все рассуждают о свободе, – думал Курсель. – Но свобода без ответственности, когда ты раб своих слабостей и желаний, – это не та свобода, за которую стоит бороться».

Курсель выбрал свой путь ещё в десять лет. Тогда его старшая сестра во время Парижской коммуны попала в руки бошей. Они надругались над ней, сломали ей жизнь. Родители были безутешны, сестру отправили в монастырь на юг Франции, а Симон поклялся, что когда вырастет, никогда не оставит в беде своих близких и свою страну.

Военной карьеры сделать не получилось. Врачи сказали – слабое сердце. Тогда Симон Курсель решил попробовать себя в префектуре полиции. Когда не дают ловить преступников за пределами Франции, их можно попробовать поймать в самой Франции.

Здесь и расцвёл талант Симона Курселя. Его способности к методическому анализу и иностранным языкам, его отвага в работе по вскрытию анархических опухолей Парижа – всё это оценило высшее начальство,