Рукопись, найденная в Выдропужске - Анна Викторовна Дашевская

– Может, это запись?

– Не похоже, – качнул он головой. – Ну да сейчас посмотрим.

Он припарковался на площадке перед церковью, и мы вышли. Колокол продолжал вызванивать что-то праздничное. Кузнецов кивнул на колокольню.

– Вон, смотри, звонаря видно. Вполне себе живой, никакой записи.

И в самом деле, высоко, на третьем ярусе колокольни виднелась тёмная фигурка…

Оказывается, звонили и в самом деле по случаю праздника: крестили младенца. Такого, уже слегка подрощенного, месяцев шести или восьми, я не слишком разбираюсь в мелких детях. Да и в крупным, честно говоря, тоже не очень. Дитя, судя по розовой резиночке в волосах, девочка, одетая в кружевную рубашку, была не слишком довольна холодной водой, и выражала это как могла, то есть, громким плачем. Послушав пару минут, я поморщилась и потянула Сергея за рукав.

– Слушай, я выйду пока, ладно?

– Иди. Только к сараю больше не ходи, – усмехнулся он. – А я послушаю отца Игнатия.

Я бросила взгляд на молодого священника – высокий, с серьёзным лицом, в красивых длинных одеждах, он вел службу, и три или четыре десятка прихожан ему внимали. Тут дитя в кружевах издало особо пронзительный вопль, и я поспешила покинуть храм.

За асфальтированной площадкой для машин росли несколько березок, под ними стояла скамейка. Я села, привалившись спиной к дереву, вытянула ноги и стала рассматривать церковь, как рассматривала бы гравюру в старинной книге, вникая в мельчайшие детали. Симметричный фасад с высокими тосканскими колоннами, застеклённая арка входа, колокольня… Никаких завитков, асимметрии, неправильностей – строгие линии, лаконичный декор. Да какое там барокко, чистый ампир! Получается, что не держался архитектор за вышедший из моды стиль, заинтересовался новыми веяниями?

Прислушалась: голос отца Игнатия, уже не творящего молитву, а с кем-то разговаривающего ласково. Невнятный гул разговора людей, выходящих из церкви, пробивается только пронзительный голос женщины, призывающей всех скорее за стол. Больший круг – лай собаки, стук топора о дерево, девушка напевает какую-то модную мелодию. Ещё дальше лес, какая-то птица, повторяющая одну короткую фразу…

– Сидишь, молчишь, гадости думаешь? – раздался за моей спиной голос Кузнецова.

Открыв глаза – и когда я успела их закрыть? – я ещё раз посмотрела на фасад церкви и встала.

– Поговорил с отцом Игнатием?

– Очень коротко. Но в общем-то, можно было и обойтись, он в исторические детали не погружается. Да Игнатий и не из Афанасьевых…

– Тогда поехали.

– Отец Игнатий посоветовал проехать до моста, посмотреть остатки путевого дворца, и на ту сторону реки. Там более жилая часть села, а здесь, по левому берегу, больше старых заброшенных домов, – говоря всё это, Кузнецов открыл машину и сел на водительское сиденье. – Как и многие города и сёла вдоль старой Государевой дороги, Выдропужск стал чахнуть с постройкой Николаевской железной дороги. Совсем не зачах, конечно…

– Но зрелище печальное, – согласилась я, глядя на старые бревенчатые двухэтажные дома с выбитыми окнами, перекосившимися дверями, окружённые одичавшими садами и мощными сорняками.

Дома эти строились для жизни, чтобы в них бегали дети, пили по вечерам чай на веранде, ссорились и мирились; чтобы лаял дворовый пёс, и будил поутру петух.

– Давай заедем к Софье Михайловне в Пестово, хочу летних яблок купить, – сказала я, когда мы пересекли мост.

– А по дороге в Москву не купишь?

– Здесь лучше.

Не говоря ни слова, Кузнецов развернулся и поехал в сторону Пестова.

Софья Михайловна была дома. Вместе с девочкой лет двенадцати она сидела в саду под яблоней за большим столом, на котором поверх расстеленной газеты была высыпана гора грибов. Рядом с хозяйками были расставлены тазы, в которых уже очищенные грибы сортировались по видам – белые, подосиновики, моховики, лисички… В совсем небольшом тазике, литра на два, лежали грибы, при виде которых я ахнула.

– Рыжики! Здрасте, Софья Михайловна.

– Здравствуйте, Алёна, – улыбнулась она и кивнула моему спутнику. – Добрый день. Да, повезло нам с Танюшей сегодня, видите, какой урожай. Несмотря на субботу… Вот завтра уже всё соберут подчистую, можно и не ходить.

– Ой, как я вам завидую… – я вздохнула. – А я года два за грибами не ходила. Ну, ничего, сейчас вот закончим наши дела, попрошу у босса отпуск и уеду куда-нибудь грибы собирать.

– Катюша, – хозяйка повернулась к внучке. – Отнеси в дом рыжики и начни протирать тряпочкой, ты помнишь, как?

– Помню. А потом можно погулять, когда все протру?

– А потом можно погулять, – кивнула бабушка и повернусь к нам. – Чаю?

– Спасибо, Софья Михайловна, но мы уже поедем сейчас, нам бы сегодня в Москву уехать, – отказалась я не без сожаления. – Собственно, я с просьбой и с вопросом.

– Слушаю вас.

– Во-первых, просьба. У вас ведь есть летние яблоки? Не продадите килограмма два? Не хочу покупать у тех, кто вдоль шоссе торгует…

– Вон яблоня, – усмехнулась она. – Берите корзину и собирайте. Вы, Сергей, дотянетесь и до верхних веток, я думаю, вам роста не занимать, а это сорт «Мельба», он среднерослый. Держите корзину.

И она в самом деле протянула Кузнецову корзину, ловко вытащенную откуда-то из-под стола. «Голос разума» открыл рот, закрыл его, крякнул и пошёл к указанной яблоне.

– Садитесь, Алёна, – Софья Михайловна кивнула мне на табуретку, где сидела девочка. – Теперь задавайте вопрос.

– Вопрос… – я вздохнула. – Пока ничего мы не нашли из того, что искали. Осталась одна ниточка, да и та некрепкая. Отец Павел рассказал о документах, которые были переданы в епархиальный архив, но захотят ли они ответить? Да и даже если ответят, нет никакой гарантии, что эти бумаги имеют хоть какое-то отношение к истории Чевакинского, даже что они вообще того времени.

– Согласна с вами. За двести с лишним лет от бумаг могла остаться лишь труха.

– Во-от. Поэтому я хотела попросить вас, как историка и местную жительницу: может, придёт в голову какая-то история, человек, место, с Чевакинским связанное?

– Ну, вообще-то в первую очередь мне в голову приходит наше Пестово, – ответила Софья Михайловна. – А вы не знали? Савве Ивановичу принадлежали две деревни, Вёшки и Пестово. В Вёшках располагался его собственный дом с парком, а вот с Пестово было немного странно. Оно принадлежало ему на паях с другим помещиком, Афанасием Афанасьевичем Перским, и усадьба Перских была именно здесь. Пока оба помещика служили – Чевакинский в Адмиралтействе, а Перский, кажется, по интендантской части, в имениях за всем смотрел управляющий.

– Что, один и тот же? – удивилась я.

– Один и тот же, правда, имя его не сохранилось. А когда Савва Иванович ушёл в отставку,