Рукопись, найденная в Выдропужске - Анна Викторовна Дашевская

– Не на тебя, а на твою реакцию. Да ладно, я бы и сам не удержался! Спрашивай.

– Ладно. Скажи, это вообще нормально, что я тут у тебя в гостях? Я же как бы прохожу по делу?

Алябьев махнул рукой.

– Да ты даже не свидетель! Так что о моей карьере можешь не волноваться.

– Расскажи, что удалось найти, пожалуйста. Ну, что можно… Например, какая была бейсболка на тот типе в маске?

Прищурившись, он посмотрел на Кузнецова.

– Растрепал?

– Ни капли, – парировал тот. – Ты же не рассказывал ни о каких важных деталях, так что я и не мог ничего «растрепать». Так, мелочи всякие.

– Мелочи, – покрутив головой, Константин всё-таки смилостивился и на мой вопрос ответил. – Бейсболка была белая или светло-серая, с картинкой земного шара. Надпись неразличима, но это латиница, два или три слова.

– А бежевой она не могла быть? – вырвалось у меня.

– Могла быть даже бледно-розовой, эти камеры цвет практически не передают. О чём ты подумала?

Я прикусила губу.

Мне отлично было известно, у кого есть похожая бейсболка – светло-бежевая, с синей надписью на латыни «Carpe Diem» 17) и стилизованным земным шаром, вокруг которого крутится вихрь. И теперь очень быстро предстояло решить, что ответить…

________

17) Carpe diem – лови момент

Неожиданно Алябьев рассмеялся и, чуть наклонившись вперёд, похлопал меня по руке.

– Ладно, не ломай голову, а то аж смотреть больно. Я прекрасно знаю, у кого ты видела такую бейсболку. Знаю даже, откуда она взялась и что за надпись.

– И?..

– И это был не он. Мы установили, что этот молодой человек, в бейсболке и наморднике, пришёл в квартиру номер одиннадцать к одинокой даме…

– Одна одинокая дама уже упоминалась, – пробурчала я на грани слышимости. – С котом и ветеринаром, в двадцать третьей, кажется, квартире.

– Почему-то незамужних женщин встречается гораздо больше, чем холостых мужчин. И этот дом – не исключение, их там, вообще-то, целых четыре. Но вот конкретно в одиннадцатой квартире живёт дама, уже давно отметившая сороковник, а пришёл к ней гость, которому слегка за двадцать. Не выходил же он оттого, что остался до утра. Законом такое не запрещено, так что… – и майор комически развёл руками.

– Ла-адно… Тогда ветеринар! – предложила я в порыве вдохновения.

– Что ветеринар?

– Ну, он там болтался достаточно долго, три часа, не хвост кошачий! Хватило бы времени, чтобы в какой-то момент выйти покурить, например. Или в машину за каким-нибудь инструментом. А попутно заскочил к Веронике, быстро-быстро ткнул её ножиком и ушёл.

– Видишь ли в чём дело, – майор потёр нос, словно прикидывая, что мне можно сказать. – Мы установили, что убийца был у госпожи Корских довольно продолжительное время, минимум полчаса. Две чашки от кофе, два коньячных бокала, печенье в вазочке… Они сидели в гостиной и разговаривали. Ты вообще была в этой квартире?

– Была когда-то. Не очень помню расположения комнат, она вроде бы трёхкомнатная?

– Четырёх. Спальня, гостиная, кабинет и гостевая спальня, практически пустая. Так вот, чашки-ложки остались в гостиной, а нож лежал в кабинете.

– А тело?

– И тело в кабинете.

– Получается, они беседовали за рюмкой коньяка, потом пошли в кабинет, чтобы решить какие-то деловые вопросы, и там о чём-то поспорили, так?

Из-за моей спины внезапно раздался голос Кузнецова, о котором я в увлечении разговором даже забыла.

– Кажется, именно об этом д’Артаньян говорил «одно место из блаженного Августина, по поводу которого мы не сошлись во мнениях», – сказал он. – После чего шпаги покинули ножны. Но ветеринар и в самом деле не прокатывает.

– Тогда… Тогда убийца вошёл и вышел через чердак! – предложила я. – Или подвал.

– Когда мы приехали, и то, и другое было закрыто на амбарный замок, – тут Алябьев хитро усмехнулся. – Правда, потом выяснилось, что чердачная дверь просто прикрыта и изнутри подпёрта доской.

– Дверь на чердак открывается внутрь?

– Да.

– А в соседнем подъезде?..

– Стоит нараспашку. В местном домоуправлении теперь творится ад, но запирать конюшню, когда лошадь уже ушла, несколько поздновато. Кстати о лошадях, не желаешь ли завтра покататься верхом? Тут у нас за умеренную плату дают напрокат несколько отличных лошадок. Можно было бы проехать вокруг озера, полюбоваться пейзажами.

Я пожала плечами.

– Почему бы нет? Я давно не садилась в седло, лет десять, но по слухам, это не забывается.

Майор ловко увёл разговор от темы убийства, однако пока мне хватило информации. Я знаю, что в подъезд входил не Лёлик, за что спасибо всем святым. Всё-таки если бы мой лучший друг оказался убийцей, это трудно было бы пережить.

Вернулась за стол Ирина, слегка смурная после долгого разговора. На вопросительный взгляд мужа она только махнула рукой, потом всё же пояснила.

– Мама опять полчаса жаловалась мне на поведение детей. Она считает, что мальчишки этого возраста должны целый день сидеть с прямой спиной за столом и слушать нравоучения. Пожалуй, это был последний раз, когда я согласилась отправить к ней Борьку и Ларика.

– Ты это уже говорила, – Алябьев ласково погладил её по плечу. – Хочешь, я прямо сейчас съезжу и заберу их домой?

– Ладно, ночь переспят, а утром я сама прокачусь. До завтрака, пораньше. Ты же покормишь гостей утром?

– Как минимум, кофе сварю! – засмеялся он. – Ну, а когда вернётесь, поедем все вместе на лошадках.

– Ой, надо тогда позвонить Татьяне, забронировать, нас же много получается! – Ирина всплеснула руками, схватила телефон и снова ушла в дом.

Комнату мне отвели на втором этаже, с видом в сад. Большая яблоня упиралась макушкой в окно, так что я могла бы сорвать яблоко, всего лишь распахнув створки. Ирина засмеялась:

– Не советую, это антоновка, ей ещё пару месяцев зреть.

– Ох ты! – я вскочила с кровати. – У меня ж корзина мельбы в багажнике! Задохнутся ведь.

– Пойдём и вытащим, а то и правда будут плохо пахнуть, – сказала она озабоченно.

И мы пошли спасать яблоки.

Ночь, узкий серпик молодой луны, озеро плещет совсем рядом, комары поют громко и слаженно, словно хорошо оплаченный хор кастратов – романтика!

Идти оказалось довольно долго, минут пятнадцать – по засыпанной щебнем улице с редкими фонарями, мимо спящих уже домов, гнущихся под тяжестью плодов деревьев, под периодическое взлаивание собак.

– Год какой яблочный, – вздохнула Ирина. – Опять будем мешками возить в Москву и раздавать всем, кто не успеет убежать. Ну невозможно же такое добро оставлять гнить!

– Невозможно, – согласилась я. – У нас в моём детстве тоже была дача, и я помню эти страдания раз в два года.

– А что теперь с ней,