Перед истиной - Владимир Павлович Виноградов

— Я, — засуетилась тетка.

— Давайте его, — сказала коротко женщина.

Но малыш рванулся к тетке, к которой привык и кроме которой никого не знал и никого не хотел знать.

Да и откуда ему было знать, что пойти с этой женщиной в форме для него самое лучшее. Что в детском доме, куда его вскоре переведут, окажется поразительно светло, чисто, весело, сытно. Что там с него сорвут эти поганые чужие обноски и оденут во все новое и красивое. Что там о нем будут думать, заботиться и даже ласкать, укладывая на ночь. Откуда ему было знать, что пройдет совсем немного времени и он с еще большей силой и отчаянием будет цепляться и прятаться не за тетку, а за Елизавету Васильевну, воспитательницу, когда за ним вдруг нагрянет «мамка». И Елизавета Васильевна, добрая и сдержанная женщина, многое повидавшая за свою работу, не выдержит, встанет между ними — сыном и матерью. И не отдаст его.

И начнется тяжба, о которой мальчик и знать не будет. И «мамка» почти добьется своего, отсудит. Останется только прийти за ним с исполнительным листом, но она снова исчезнет. Потому что, кроме исступленной неправомерной тяжбы из-за совершенно чуждого ей, но очень ценного маленького человечка, еще, по совместительству, будет забираться в чужие квартиры. И попадется. А человечек, не ведая всего этого, будет рад, что остался с приятелями, с Елизаветой Васильевной.

...Мальчик схватился за подлокотник. А тетка его отрывала. Женщина в зеленом не вмешивалась. И хотя она привыкла к подобным сценам, у нее щемило сердце, но ничем не могла им помочь. Женщина не хотела, а ребенку чем поможешь...

А в это время во всех дворах и садах играли, шумели дети. Казалось, их звонкий смех стучался в тяжелую дверь комнаты со сводчатыми стенами. И заглушал крик Васьки. Казалось, что в мире нет подобных криков и такого горя. Когда кругом столько счастливых детских лиц.

Ребенка отдирали от тяжелой скамьи и тащили к железной двери. И это если не видеть, то обязательно надо знать, чтобы никогда не врывались во всеобщее детское счастье крики несчастных детей.

Ваську все же оторвали от последней опоры, и его ручонку перехватила женщина в форме. Что таилось в ее руке? Какая сила или мягкость? Он притих, подчинился, пошел. Но когда за ним закрылась дверь, опомнился и снова стал колотить в нее ногами и руками. Удары были слабые, глухие, как сама дверь.

Следователь остро почувствовал свое бессилие и то, что не только эта злая тетка и равнодушная мать, но и сам он в чем-то виноват перед ребенком.

Дверь снова открылась. На этот раз позвали следователя. В узком коридорчике он снова увидел мальчика. Тот перестал плакать, но продолжал упорно стучать грязным кулачком в дверь. Ему не мешали.

— Ну что шумишь? Что колотишь?! — прикрикнул на него возникший в коридоре подросток. И, сменив гнев на милость, потрепал мальчика по затылку, сдвинув пилотку на глаза. — Ничего, брат, привыкай.

И в темных, плутоватых глазах парня мелькнул лучик жалости. Вот этим лучиком, пока не погас, пока еще тлеет в сознании юного подследственного, следователь и попытается разжечь огонек их контакта.

* * *

...Прошел месяц или два. Следователю поручили новое дело.

Конвоир ввел подследственную. Перед следователем села опрятно одетая женщина. Попросила закурить. Затягиваясь сигаретой, внимательно слушала, обстоятельно отвечала. Привлекали ее за мошенничество. Вину доказали, и она не отпиралась. Потом задала вопрос:

— Гражданин следователь, что слышно об амнистии? В камере поговаривают...

Следователь относительно амнистии ничего не слышал. Лишь пожал плечами в ответ.

— Будет амнистия, — убежденно сказала обвиняемая. И даже подмигнула, улыбнувшись. Мол, сам небось знает, а сказать не хочет. — У меня ведь сынок есть, малолеток... Вам, должно быть, известно из анкетных данных.

— Где же он?

— Где?.. Вы же знаете, что я гастролировала. Разъезжала по городам. Сегодня здесь, завтра там. С собой не потащишь. Трудно сказать, где он сейчас. Оставила у сестры. Да она куда-то смоталась. Запишите, пожалуйста, ее старый адрес, справьтесь. Между прочим, у меня нет ходатайств. Это — единственное.

— Разыщем. Я знаю его имя, — сказал следователь.

Она удивленно подняла брови. Насторожилась.

— Его зовут Васей. Верно?

— Нет, гражданин следователь, ошиблись. Его зовут Игорек...

Яблоки

Когда она открыла дверь и встала на пороге, ему тут же захотелось сказать, что он ошибся квартирой, извиниться и уйти.

Он разглядел ее сразу и всю: светлый, без единой морщинки лоб, глаза; на их голубую краску чуть брызнули черной; волосы, темные у висков и пшеничные в косе, перекинутой на грудь. И коричневую фигурку в хрупкой оправе воротничка и манжет.

Уже по-взрослому красивая, но совсем еще подросток. Пятнадцатилетний, аккуратный, чистенький. Который успел рано встать, умыться, причесаться, позавтракать, собрать книжки и тетрадки, чтобы идти в школу. Но ему помешали...

В папке у следователя лежало постановление на обыск. И он обязан был произвести его. Тем более что сам настаивал у прокурора.

Она отступила назад, наверное поняла, с какой целью они пришли в ее дом, и хотя было утро и во все окна врывалось солнце, зачем-то щелкнула выключателем. И желтая вода электричества смыла все ее краски.

— Мамы нет дома, — сказала она, заметно побледнев, — а мне надо в школу.

— Я знаю, — сказал следователь. Он знал, что матери нет дома. А ей пора в школу. И все же спросил с тайной надеждой, что ее кто-нибудь заменит при этой процедуре: — И никого из взрослых?

Она отрицательно качнула головой.

Полгода назад, таким же ранним утром, она тоже торопилась в школу... Маргарита Александровна объявила, что сегодня у них сочинение на тему «Памятный день в твоей жизни». Наташа смотрела на учительницу отрешенно, смотрела, будто не понимая ясного, простого задания. Считанные секунды. И упала на скрещенные руки. И класс услышал плач. Она плакала все сильнее, отчаяннее. Не стесняясь, не сдерживая прорвавшихся наконец рыданий, которые, как и этот самый памятный и самый жуткий день в ее жизни, носила в себе все три дня.

А тот день начался мирно. Холодный и очень светлый. С синим небом, с ломким стеклом луж, с хрустом бронзовых листьев.

Лежали учебники в папке. Выпита дымная чашка кофе с молоком. Они спорили с мамой, надевать ли под пальто теплую кофту. Наташе так хотелось почувствовать первый холодок ранней