Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

глазками», потому что ромашки просыпаются на рассвете, полные надежд и волшебных лечебных свойств. Я всегда считала, что ромашки, среди прочих вещей, наблюдают за мной, иногда из вазы на столе. А недавно со стебелька на маминой могиле.

Шарп шмыгает мимо, как мокрый пес. Я стою у двери и смотрю на пустую улицу. Пикапа нет.

Почему он бегает так близко от моего дома? Или его подвезли и высадили?

– Разве ты живешь не на другом конце города? – спрашиваю я, следуя за ним. Об этом как-то упомянул Майк.

– Можно мне полотенце? – бросает он через плечо, направляясь прямо на кухню. Окидывает ее быстрым, как у хирурга, взглядом.

Однако я подготовилась. На столе только ноутбук с темным экраном.

Я начинаю перебирать кухонные полотенца для рук в ящике рядом с раковиной.

– Я думала, ты всегда носишь с собой пистолет.

– А с чего ты решила, что сейчас он не со мной?

Я пытаюсь сообразить где, швыряя ему махровое кухонное полотенце, знававшее лучшие дни, застиранное до мягкости, чистое, но, если поднести его к носу, можно учуять легкую вонь старого жира. Он растирает лицо, шею, волосы, не думая жаловаться. Аккуратно раскладывает полотенце на стуле, прежде чем сесть.

Я ставлю перед ним бутылку с холодной водой. Должно быть, пистолет в кобуре за спиной, под футболкой.

– Значит, Челнок, – непринужденно произносит он, возвращая меня к теме разговора.

– Верно. – Я не сажусь. – Челнок. Я не знаю, к чему это относится. Клянусь. Просто показалось, что это важно.

Почти полная правда.

– Челнок – прозвище Кейси Гиббса, в основном так его звали мать и коллеги. Челнок был тем самым лихим ковбоем, с которым Никки крутила шашни, когда исчезла Лиззи. Тем самым, с кем Никки говорила по телефону, когда ее дочь пропала из кухни. Это Никки тебе сказала? И больше ничего?

Я удивлена его внезапной готовностью делиться информацией.

Шарп поднимает руку:

– Можешь не отвечать. Хочешь услышать мою теорию? Кейси Челнок Гиббс замешан в исчезновении Лиззи. Он всегда был более вероятным подозреваемым, чем Маркус Соломон, отец Лиззи. Гиббс унаследовал от деда ранчо в две тысячи акров в доверительном управлении. В поисках тела Лиззи мы прогнали собак по той его части, куда можно было добраться по грунтовке. Чтобы перевезти туда тело, большую часть пути пришлось бы ехать на тракторе. Мы годами прочесывали ранчо с дронов. И что мы имеем? Ноль без палочки.

– Тогда почему ты решил… решил, что Челнок причастен?

– Нутром чую. Потому что больше не на кого думать. Нужно обладать немалой выдержкой, решительностью и бессердечием, чтобы зарыть ребенка в такой глубокой норе, как будто он никогда не рождался на свет. Я наблюдал за Челноком. Оценил его выдержку. Его решительность. Его бессердечие. – Шарп делает глоток воды. – Только подумай, чего стоит вырыть могилу в техасской глине. Большинство бросят дело на полпути, не успев вспотеть. Отец Лиззи из таких. Физический труд не по нему. Копы сразу заметили бы, что руки у адвоката покрыты кровавыми мозолями. Вспомни, что он учудил с собачьей дверцей. Если бы Маркус Соломон не поленился сделать все по уму – на что ушло бы лишних десять минут, – ты не расцарапала бы себе живот.

Я машинально кладу руку на место царапины, словно он способен видеть сквозь халат.

– А судя по тому, как он покрасил стены в комнате Лиззи, можно подумать, он шлепал по ним сырой курицей.

– Ничего себе у тебя воображение, – замечаю я.

– Во время ваших задушевных бесед с Никки почему бы тебе не спросить о ее сексуальной жизни? Как ей спалось с мужчиной, который всегда затягивал лассо на шее теленка чуть сильнее, чем нужно?

– Ты веришь, что… Челнок и Никки действовали сообща? Что один убил Лиззи и помог другой это скрыть?

– Мерзость, не правда ли? Поэтому я здесь, узнать последние новости из твоего хрустального шара.

Я не заглатываю наживку. Я делаю то, что всегда сводило с ума Бридж. Призываю на помощь науку.

– А ты знал, что один чувак шлепал сырую курицу, пока та не приготовилась? – спрашиваю я. – Он преобразовал кинетическую энергию в тепловую. У него ушло восемь часов и сто тридцать пять тысяч ударов. Много лет физики утверждали, что такое возможно, но ни у кого не получалось. Пока не нашелся студент, готовый искать хитроумные решения и не отступать, когда его теории терпят крах. Он добился успеха, потому что не сдавался.

– По-твоему, это хороший жизненный урок?

– По-моему, отстранить меня от расследования будет серьезной ошибкой. Даже с моим хрустальным шаром я всегда достигаю результатов, используя другую часть своего мозга. И знаешь, что она мне советует? Самой поговорить с Челноком, даже если ты с ним уже говорил. Ты не обязан в этом участвовать, просто не становись у меня на пути.

Шарп издает хриплый смешок:

– Надеюсь, связи у тебя получше моих. Потому что суд официально признал, что Кейси Челнок Гиббс мертв.

После ухода Шарпа я пытаюсь заснуть, но без толку. Выношу старое одеяло на задний двор, как в детстве делали мы с Бридж, и разглядываю ночь, оскверненную светом Форт-Уэрта.

Я различаю только Венеру и Алиот, звезду такую яркую, что о ней болтали древние вавилоняне.

Скучаю по маме, не зная, здесь ли она. Скучаю по звездам, даже зная, что они там, за искаженной завесой небес.

Я мечтаю оказаться в Западном Техасе, в том месте, где одни из самых темных ночей на Земле, где лоскутное звездное одеяло раскинуто надо мной, переливаясь молоком и блестками, напоминая, как мне повезло жить посреди этого непостижимого чуда.

Вместо этого я размышляю о покойнике по кличке Челнок. Примерно девятнадцать точек шрифтом Брайля.

Шарп жестко и кратко изложил подробности.

Звезда родео, бывший любовником Никки четыре месяца, восемь лет назад утонул в озере Тексома в возрасте двадцати семи лет. В тот день Челнок рыбачил на высокой гладкой скале, прозванной Аламо мятежными рыбаками, которые используют ее как ориентир в удаленной части озера, известной безжалостным течением, способным утянуть под воду любого.

На закате патрульный катер обнаружил вещи Челнока. Лодка пропала. Осталась лишь пирамида из двенадцати жестянок «Шайнера», девять из которых были пусты; бумажник с четырьмя стодолларовыми купюрами; холодильник с двумя полосатыми окунями, пытающимися дышать в малом количестве воды, и деревянный крестик на серебряной цепочке, который он вырезал сам. Мать сразу же опознала крестик. Она сказала, что сын, слава богу, надевал его на выступление, но всегда, всегда снимал перед тем, как прыгнуть в озеро.

– Говорят, он пьяным нырнул со скалы и его