Портрет - Сюзан Обри

– Я отчетливо слышу сердцебиение плода, – успокоил ее врач. – Он хорошо расположен.

Он посмотрел на молодую женщину:

– И все-таки я советую вам до конца беременности по возможности соблюдать постельный режим. Следует избегать хождений по лестнице и подъема тяжестей.

– Моя комната на самом верху, – забеспокоилась Жанна.

– Вам было бы лучше спать на первом этаже.

Людивина Валькур немедленно отправилась за мадам Августой – поручить ей принести вещи дочери в гостевую спальню, расположенную по соседству с кабинетом ее мужа. Прислуга повиновалась, не задавая лишних вопросов. Меньше знаешь – крепче спишь.

* * *

Вернувшись с пробежки, Шарль, весь в поту, внизу лестницы столкнулся с мадам Августой – та спускалась с охапкой платьев его жены.

– Что вы такое делаете?

– Мадам Жанна переезжает в комнату для друзей.

– С какого рожна?

– Так приказала мадам Валькур.

– Где она?

– В кабинете мсье Валькура.

Разъяренный Шарль твердыми шагами направился по коридору, ведущему туда. Ворвавшись в кабинет и даже не соизволив постучать, он сперва заметил только Жанну и ее родителей. Он обратился к теще:

– Я хочу узнать, почему вы принуждаете мою жену покинуть башенку.

– У Жанны появились боли, и мы опасаемся выкидыша. Доктор Больё порекомендовал избегать любых нагрузок, – возразила мадам Валь-кур.

Тут Шарль заметил и доктора Больё – тот как раз упаковывал стетоскоп в медицинский саквояж.

– А вы что тут делаете?

– Меня пригласили оценить состояние вашей супруги.

– Я сам врач, и вполне квалифицированный, чтобы позаботиться о ней.

– Вас не было дома, Шарль! – попыталась урезонить его Людивина.

– Что ж, по всему видно, что она чувствует себя хорошо. К такому заключению я мог бы прийти и сам.

Доктор Больё, невзирая на язвительный тон своего визави, остался невозмутим.

– Дорогой коллега, я здесь лишь потому, что меня позвали ваши родственники. Если вы моего присутствия не желаете, я проявлю совершеннейшее понимание.

– Не бросайте меня, доктор! – умоляюще призвала Жанна.

В глазах молодой женщины стояла такая мольба, что это взволновало доктора Больё. Ее муж не внушал ему симпатии. За многие годы врачебной практики ему часто встречался такой тип людей – они компенсировали чувство собственной неполноценности, превращаясь в домашних тиранов.

– Знайте же, что я останусь возле вас столько, сколько вы пожелаете, дорогая Жанна.

Шарль понял, какое скверное впечатление произвел на доктора Больё, человека в своей профессии весьма уважаемого. Он тут же заговорил более примирительно – не вследствие заботы о состоянии жены, а чтобы завоевать доброе отношение коллеги.

– Как все будущие отцы, я немного нервничаю. Я очень благодарен вам, доктор, что вы приехали. Нет ничего важнее здоровья моей супруги и нашего ребенка.

– Нет ничего важнее, – холодно ответил доктор.

* * *

После осмотра чета Валькур пригласила доктора Больё выпить с ними аперитива в саду. Стояла необычная для сентября жара. Небо, набухшее тяжелыми тучами, иногда пересекали зигзаги молний, хотя на землю не проливалось ни капли дождя; правда, воздух освежал прохладный фонтан. Стрекотание кузнечиков стремительно усиливалось и потом медленно стихало.

Врач поднял бокал за Жанну и дитя, которое она носила, а потом объявил, что собирается понемножку отходить от дел, сделав исключение лишь для семьи Валькур и еще нескольких избранных пациентов, и подумывает посвятить старость рыбной ловле и игре в бридж. Мсье Валькур поздравил друга с длительной и плодотворной карьерой и спросил, как же он рассчитывает обойтись с другими пациентами.

– Да я, по правде говоря, не знаю. Придется им без меня выкручиваться. Полагаю, что так.

Мсье Валькур потягивал портвейн, чтобы выиграть время для размышлений. Доныне его зятек не проявлял никаких способностей обеспечить потребности Жанны, а теперь, когда она ждала ребенка, положение становилось еще тревожней. Он увидел нежданный случай дать ему возможность проявить свои дарования.

– Как вам известно, мой зять получил медицинскую лицензию. Я уверен, что он был бы просто счастлив принять вашу практику. Не правда ли, Шарль?

Шарля подобная перспектива просто ослепила.

– Это было бы… необыкновенной удачей.

Мсье Валькур обернулся к старому другу:

– А вы что об этом думаете, Жан?

Вопрос застал доктора Больё врасплох. Много долгих лет он лечил многие семьи, принимал роды, всю жизнь исцелял недуги, а кое-кого даже приходилось провожать в последний путь. По его мнению, хороший врач должен уметь слушать, обладать даром сочувствия. Мог ли он доверять этому доктору Левассёру с его вечной раздражительностью, который к тому же казался ему куда больше озабоченным собственными интересами, нежели благоденствием ближнего?

– Ничего не имею против, – сказал он наконец, – но только, разумеется, в первое время под моим наблюдением.

Шарль выслушал ответ с искренней благодарностью:

– Я докажу, что достоин вашего доверия.

XLVII

Все последовавшие за этим месяцы Шарль скрупулезно изучал карточки каждого пациента из тех, кого доверил ему доктор Больё, успев внимательно ознакомиться с историями их болезней, прежде чем принять их в обществе заслуженного медика. Он не жалел времени, работая до позднего вечера. Мадам Августе случалось заставать его по утрам спящим, головой прямо на рабочем столе. Доктора Больё, сомневавшегося, что молодой человек способен стать хорошим врачом, впечатлила и та обходительность, какую он проявлял в общении с пациентами, и поразительная точность поставленных им диагнозов. И он даже согласился больше не присутствовать на приемах – так возросло его уважение к молодому коллеге.

А звонкая молва делала свое дело. Имя доктора Левассёра вовсю зазвучало в цирюльнях, на коктейлях и светских вечеринках. Его репутация добралась даже до общества муниципальных политиков, после того как он обнаружил перитонит у супруги одного из советников и самолично отвез ее в срочную медпомощь в Отель-Дьё – и это, по мнению оперировавшего ее хирурга, спасло ей жизнь.

Список желающих записаться на прием пациентов разросся так, что Шарлю пришлось нанять секретаршу. Он остановил свой выбор на Леонтине Комтуа – молодой особе, прелестной с виду и полной игривой живости; она только что получила диплом машинистки-стенографистки. Сперва ему приглянулась не столько ее компетентность, сколько внешняя привлекательность, поскольку ее всегдашняя улыбка и вкрадчивые манеры нравились пациентам.

В действительности Леонтина хлебнула немало горя из-за отчима, который лупил ее мать смертным боем, а к ней то и дело приставал. Ей было пятнадцать, когда она сбежала из дома и, прожив несколько невеселых годков проституткой, чтобы прокормиться, встретила одного доброго самаритянина, состоявшего в обществе Сен-Венсан-де-Поль, вытащившего ее из нищеты и определившего ее в монастырь Сестер милосердия. Улыбка послужила ей щитом, успешно охранявшим ее от похотливых взглядов мужской половины, и открыла ей двери в это роскошное местечко. Она рассчитывала неплохо устроиться, позволив хозяину себя