Искатель, 1995 №4 - Юджин Фрэнклин

Сон, наверное, и спас меня от умопомрачения. Проснувшись, я обнаружил, что лежу на поляне, по которой извивался ручей. Вокруг были заросли малины, а на мшистых пригорках тут и там краснели брусничные россыпи. В воздухе реяли пунцовые стрекозы, среди цветов гудели большие мохнатые шмели. Одним взглядом окинув все это благолепие, я понял, что мне суждено доживать здесь свой век.

К осени я соорудил на поляне ветхую избушку и целые дни проводил в ней, молясь и размышляя над своей жизнью. Душевная рана болела, я знал, что никогда не исцелюсь от нее, но смягчал эту боль постоянным обращением к Богу.

Вы спрашиваете, каким образом Ярослав оказался в Едимонове? Обстоятельства этого выяснились позднее. Поверхностный человек усмотрел бы в них чистую случайность, стечение условий, но я так не думаю. То был знак. Господь назначил мне испытание, а Ярослав был его орудием. Потому именно в день моей свадьбы князь и отправился на соколиную охоту. Кто хоть раз участвовал в ней, тот знает, какой азарт охватывает при этом ловчих. Забывают обо всем и теряют счет времени. Разазартился и Ярослав и опомнился лишь тогда, когда конь вынес его на опушку леса, с которой виднелась какая-то деревня.

— Что за весь? — спросил князь у ловчих.

— Твоя весь, княже, — ответили те. — Едимоново-село.

Тут-то Ярослав и вспомнил, что ведь именно из Едимонова берет Григорий жену, и захотел взглянуть на молодых. А увидев Ксению, потерял себя, забыл всяческий стыд и все Божеские заповеди…

Зима была трудной во всех отношениях. Избушка промерзла насквозь, у меня не было почти никакой пищи, и другой человек вряд ли пережил бы эту зиму, но я обнаружил, что по каким-то причинам я стал маловосприимчив к голоду и холоду. Видно, Господь вел меня и не оставлял своими заботами…

А весной на поляне появились первые люди — бортники, искавшие в лесу гнезда диких пчел. Один из них был сильно помят вставшим из берлоги медведем, и мне пришлось лечить его. И хотя у меня не было никаких снадобий, я был уверен, что помогу раненому. Эту уверенность я ощутил тотчас, как только увидел пострадавшего. Чей-то голос — голос Бога! — звучал во мне, наставлял на стезю подвижничества, наделяя мои глаза и руки волшебной исцеляющей силой.

По моему приказу бортники внесли товарища в избушку, и я ночь напролет просидел над ним, прикладывая к ранам свои руки, а уже через неделю раненый поднялся, и бортники, оставив мне кое-что из своих припасов, снова ушли в лес. Но скоро (видимо, с их легкой руки) на поляну потянулись страждущие. И всем я помогал словом и делом — снимал зубную и прочую боль, заговаривал грыжу, вправлял вывихи и сращивал кости, говорил, что надо делать, если заболела корова, и даже оберегал сельские стада от волчьих набегов. Благодарные люди, избавленные от хворей и напастей, оставляли в избушке свои чистосердечные дарения. Но я брал только хлеб, ибо с тех пор, как поселился на поляне, все мое пропитание составляли хлеб, мед диких пчел и вода из ручья…

Так прошло много лет. И однажды на поляне появились те, о которых я никогда не забывал, но которых уже не чаял увидеть, — Ярослав и Ксения. К тому времени молва обо мне уже достигла самых отдаленных селений и была услышана в Твери. Видно, угрызения совести мучали князя и княгиню, и они надеялись получить отпущение грехов у лесного отшельника. Конечно, ни Ярослав, ни Ксения не подозревали, что этот отшельник — я, и страшно смутились, когда признали в нем того, кого погубили когда-то и у кого теперь жаждали получить облегчение.

Годы мало отразились на Ксении, она по-прежнему была прекрасна, чего нельзя было сказать о нас с князем. Седые и согбенные, мы были настоящими стариками.

Упав мне в ноги, князь и княгиня целовали полу моей рясы.

— Простишь ли, отче? — вопросил Ярослав.

— Бог простит, а я вас давно простил, — ответил я и, перекрестив кающихся, ушел к себе в избушку.

Вскоре после отъезда Ярослава и Ксении мое состояние резко ухудшилось. Я вдруг сразу ослаб, и в одну из ночей почувствовал, как что-то невидимое коснулось меня своими крылами. Я понял, что это пришла смерть. Встав с ложа, я затеплил свечу и стал молиться, прося Господа принять душу раба его Григория, а очнулся уже здесь, на этой больничной койке.

Я не могу объяснить произошедшее со мной. Скорее всего, я стал жертвой какой-то временной аномалии. Именно ее механизм сначала забросил меня в далекое прошлое, а затем вновь вернул в настоящее. Но просто так ничего не бывает, и значит, во всем случившемся есть некий скрытый смысл. Какой — о том знают лишь режиссеры спектакля, который именуется Жизнь…

«Постскриптум редакции журнала

«Мировые загадки, сенсации и парадоксы».

«Чтобы нарисованная историческая картина сложилась полностью, мы считаем необходимым добавить к ней несколько существенных штрихов.

Князь тверской, а затем и великий владимирский, Ярослав, умер в 1272 году. В том же году княгиня Ксения родила сына, которого назвали Михаилом. Оговоренный московским князем Юрием перед ханом, Михаил погиб мученической смертью в Орде в 1318 году.

Причислен Русской Православной церковью к лику святых.

Год кончины княгини Ксении неизвестен».

ЖОЗЕФ РОНИ-старший

РАССКАЗЫ

МЯСНАЯ ЛАВКА ЛЬВОВ

— Мы уже как-то говорили о пещерах в горах Атласа[2], которые, конечно, не могли меня не заинтересовать, — рассказывал Жанмер. — Я отправился туда с кабилами[3]. Мы исследовали несколько небольших пещер и обширных гротов.

Мы трудились уже несколько недель, когда произошла катастрофа: рухнувшие скалы погребли под собой моих кабилов и все снаряжение, и я оказался в одиночестве в совершенно дикой местности. То было своего рода плато, настоящий остров, откуда я мог спуститься лишь с помощью длинной веревки.

В моем распоряжении были следующие предметы: кирка, десять-двенадцать метров веревки, нож и, наконец, карабин, но без патронов — за несколько минут до катастрофы я потратил два патрона, выстрелив в пантеру. У погибших кабилов остались все мои боеприпасы, а также приборы и запасы продовольствия. Близился вечер. Мне хотелось есть и пить. Становилось все холоднее, к тому же дул промозглый ветер.

Ночь я провел ужасно, мучительно страдая от холода.