Нежданная смерть и любопытная леди - Генри Бриджерс

– А-а-а-а, поняла-поняла, – она кивает, как будто и правда понимает, – извиняйте, леди Агата, я ж как ляпну… Так это…

Милли весело вбегает, во рту частокол шпилек – спешно вынимает их из пучка в попытке распустить волосы. Натыкается взглядом на меня и замирает, тут же потупившись. Понятно.

– Милли, мистер Доггер в китайском кабинете?

– Да, в кабинете сэра. – Речь из-за частокола неразборчива. Сама понимает, что делает что-то не то и не при тех людях, и выплевывает шпильки себе в руку.

Что ж, надеюсь, Доггер страдает там от невозможности созерцать мое великолепие – все утро не выходила, пыталась восстановить в памяти ход расследования Холмски – совершенно вытеснился из сознания реальными событиями. Только вот за реальные события мне не платят гонорары. На самом деле, сил писать не было, но хотелось несколько отвлечься, а иной способ мне неизвестен: ночью снилась мешанина из кавалерийского налета, Нельсона, который убеждал меня, что потерял свой глаз в прямом смысле слова – тот выпал из кармана, – и неожиданно – отца. Отец долго и нудно, что совершенно не соотносится с ним, как с рассказчиком, доказывал, что если все курят, то и мне пора начинать. Интересно, последняя часть – эвфемизм на что? Кто бы знал.

– Как себя чувствует Ирма?

Разговаривала с ней вчера: Ирма так рвалась работать, что начала мыть полы. Естественно, я сочла это неприемлемым. Пришлось дать ей более подходящее задание – протирать пыль в галерее, что тоже чересчур, но вряд ли спровоцирует роды.

– Ой, леди Агата, она прям тише воды, ниже травы, только метелкой машет, как подорванная.

– Прекрасно, надеюсь, такое рвение будет тебе примером, Милли. – Она недовольно дует губы. Неужто думала, что мы теперь подружки? – Предупреди Ирму, что с ней может захотеть поговорить инспектор Митчелл. Должен приехать сегодня.

* * *

Только заношу руку, чтобы постучать в филенку, как из-за двери доносится:

– Да, Агата.

У Доггера пугающе хороший слух. Хотя, возможно, я слишком громко цокаю каблуками, что пугает сильнее.

Он курит, а на столе лежит разложенный листок из «Таймс» с кроссвордом. Но карандаша не видно. Это вариант медитации? Держит большие пальцы на висках, а ладони сложил козырьком над бровями. Смотрит на меня как капитан корабля на неизведанный берег. Сурово. На углу стола банка. Похоже, это уже неотъемлемая часть интерьера. Дубовый стол, чиппендейловский кабинет и банка из-под бобов.

– Ты можешь не стучаться, Агата, это же твой дом.

– Может, ты не одет.

– Интересные у тебя представления о моих привычках.

– Я женщина с фантазией. – Он хмыкает. Скепсис? Вот уж зря. Я присаживаюсь в кресло. Что делать с ногами, кстати, так и не решила. Модная миссис Финчли сидела как-то… Хотя ее муж крутил интрижки с горничными – сомнительный пример для подражания. А может, дело совсем не в том, как сидеть, а в чем-то другом. Тогда я, пожалуй что обречена на неуспех. – Чем ты занят?

– Разгадываю кроссворд.

– В уме?

– Да, так интереснее.

Стоит, наверное, это как-то остроумно прокомментировать, но Доггер смотрит своими зелеными глазами, и мне сложно собраться с мыслями. Неприятное чувство. Скорее всего, у меня излишняя потребность в контроле себя. Может, собрать весь психоаналитический мусор из библиотеки, сложить на газоне, облить керосином и поджечь, как фашисты в тридцать третьем поджигали? Рассматриваю потолок. Неоклассический. Урны, розетки и орнамент из листьев аканта. Да, это безопаснее, чем встречаться с Доггером взглядом.

– Так что с шантажистом? Я не поняла из твоих объяснений, как ты планируешь поступить.

– Ты ничего не поняла, потому что я не собираюсь тебя ничего объяснять. – Он убирает руки от лица и чуть приподнимает брови. Что-то новое. Ирония. Как это? Он не собирается ничего объяснять. Я все еще за бортом? Я?

– О. – Что ж. Не думала, что столкнусь с реальностью, где мало что из себя представляю, так скоро. – Я немного забылась. Решила вдруг – разговор на равных возможен.

Я встаю. Он вскакивает.

– Агата, давай не будем.

– Что не будем?

– Я не хочу с тобой ругаться.

– Тогда перестань изображать из себя моего отца, ты меня в этой роли совершенно не интересуешь. – Кажется, говорю более раздраженно, чем хотелось бы.

Доггер ровняет листок «Таймс» на столе. На меня смотреть избегает, что не мешает мне испепелять его взглядом. Листок лежит идеально ровно, кстати.

– На самом деле я хотел, чтобы ты отдохнула. Хоть пару дней.

– Я не устала.

– Да, ты просто не ешь, не пьешь, не спишь, и тебя постоянно тошнит, судя по всему, – теперь он говорит слишком раздраженно. За его спиной часы в корпусе из золоченой бронзы 1796 года до сих пор исправно показывают время. Начало первого. Буду лучше смотреть на них, а не на то, как Доггер осуждающе складывает губы. Пальцы сцепляются в замок.

– Ванесса тебе рассказала?

– Нет, Ванесса осталась тебе верна. Зеленый цвет лица выдает.

– Это мой обычный цвет.

– Если так, то до встречи на обеде. – Он кивает в сторону двери и зачем-то приглаживает волосы. Еще ни разу не вышло – все время растрепан. – Полюбуюсь, как ты ковыряешь картошку, перекладывая ее с места на место, очень занимательно.

– Перестань издеваться.

– А что мне еще остается делать? Ты требуешь от меня все объяснить, но ничего не даешь взамен. Хочешь себя извести – вперед. Кто я такой, чтобы тебе мешать.

Даешь взамен? Что я ему должна дать взамен, простите? Я и так дала ему пижаму, не много ли он просит? Понимаю. Эмоциональный обмен. Это сложно. Попробую.

– Я не хочу себя извести. – Вот тебе ровно половина, Доггер, хотя, когда ты на меня смотришь, вторая половина, в которой как раз хочу себя извести, будто бы становится чуть меньше.

– Тогда зачем все это, Агата? – Скрещивает руки на груди и чуть наклоняется вперед, словно побуждая к ответу. – Ты кому-то что-то хочешь доказать?

Если это проявление заботы – вряд ли досужий интерес, – то оно подкупает. Я снова сажусь. Он нет. Может, листок и правда лежит чуть неровно. Мне не нравится, когда в разговоре приходится быть… оправдывающейся?.. защищающейся?.. отвечающей стороной.

– Я не знаю. Я просто не могу иногда есть. Это началось во время Блица, была тогда в Лондоне. Я хотела заняться этим вопросом, но отец заболел, стало не до того. Мне тяжело рассказывать, да и нечего особо. Ночью у меня получается съесть пару маковых печений. Если ты думаешь, что я от происходящего в восторге, то ошибаешься. У меня и так все юбки на скрытой резинке, устала их ушивать. –