Нежданная смерть и любопытная леди - Генри Бриджерс

– Как Панч и Джуди? Прости, Доггер, я не понимаю. – Он смотрит в окно и отступает на пару шагов, в глубину комнаты, к столу.

– Как я тебе отказываю.

– В чем ты мне отказываешь?

Он тяжело выдыхает и присаживается на стол, скрещивая руки на груди.

– Обычные варианты – скандал в общественном месте, неприличные предложения от меня – не подходят из-за особенностей наших характеров. – Он не останавливается, продолжает, хотя мои глаза все увеличиваются и увеличиваются. И я совершенно не могу их контролировать. – Думаю, Макс купится и рискнет. У него должны быть нервы на взводе, уцепится за любую возможность. Тем более нечто похожее в моей биографии уже было. Мне пришлось расторгнуть помолвку, я говорил. Макс об этом знает.

Но он не говорит саму суть. Вокруг все говорит, а суть нет. Думаю, Доггеру неловко. Думаю, из-за этой неловкости Доггер и сегодня так удивительно, обходительно красноречив.

– Так. Ты мне? Откажешь? Ты? Ты? – Я повторяю это проклятущее «ты» еще несколько раз, словно повторы могут отразить глубину моего удивления. Хотя это даже не удивление. Это что-то сродни… К черту! – Я обращусь к тебе с предложением? А ты мне откажешь? Надеюсь, для правдоподобия мне не надо будет прийти в кабинет голой и встать перед окном?

Он молчит. И смотрит на меня. Так долго не моргает, что глаза поддергиваются дымкой. Потом вдруг кивает и быстро отвечает:

– Нет, конечно. Такого делать не надо.

– Спасибо. То есть я правильно понимаю, что мое поведение выглядит так, что я тебя домогаюсь, как Финчли горничных? И это очевидно какому-то там Максу с биноклем?

Даже не знаю, на кого в этот момент я бы хотела, чтобы упала урна с крыши – на Доггера, Макса или на меня саму.

Доггер закатывает глаза и отворачивается. Не могу быть уверенной, но, кажется, у меня пунцовые от злости щеки.

– Агата, этой ситуации нет. Успокойся. Она умозрительная и…

– Подходит под характеры.

– Да.

– Вот такие мы с тобой люди.

– Да.

– Одна домогается, а второй святой Петр и ненавидит грех.

– Господи. Теоретически ты могла бы проявить настойчивость, а я бы мог отказаться из-за своих принципов.

– Доггер, это настолько двусмысленная фраза, что, возможно, тебе стоит опасаться, что тебя пристрелит не Макс, а я. И не когда-то там, а прямо сейчас.

– Прости, я не знаю, как это сформулировать более прилично. Я уверен, ты понимаешь, что я имею в виду. Никто и никогда не видел, как я домогаюсь женщин. Макс сразу поймет, что это выдумка. Но что тебе придет в голову, он не знает. Макс знает, кто тебя воспитывал, и что если Агастусу что-то было нужно, он применял любые средства, чтобы это получить. Это твой стиль – выставить меня вон, если я не оправдаю надежд. И то, что я называю предложением, может быть что угодно. Макс додумает сам, что именно и как ты мне предложила. Я еще продумаю детали. И там точно никто не будет голым.

– Прекрасно. Воодушевляет.

– Отойди от окна, Агата, – тут же быстро добавляет, задумчиво нахмурившись. – А может, останься, пусть будет видно, как ты на меня ругаешься.

– Ругаюсь?..

По левую руку стоит кресло с пуфом. На кресле лежит вышитая лавандой подушка. Я задумчиво смотрю на окно, на нее, потом снова на Доггера. Хватаю подушку и бросаю прямо в него. Он, конечно же, ловит – это же Доггер. И брови его, конечно же, приподнимаются.

– И что это было?

– Ярость отвергнутой женщины.

– Тогда я испуган. – Он так забавно стоит, держа подушку перед собой, словно я тигр, а он растерянный турист. И серьезное лицо. Как с ним ругаться?

– Замечательно. Но мне надо успокоиться, пойду поработаю. И надеюсь, когда ты будешь уезжать в Лондон, ты будешь проклинать свои принципы и, может быть, даже плакать навзрыд.

– Вполне вероятно. Я жду тебя к обеду.

– Да, хорошо.

– Две птицы. – Ответ на загадку застает меня в дверях.

– Точно.

Голубки с флакона Рене Лалика.

Странно, но я улыбаюсь.

Глава 14

Лимонный леденец

– Леди Агата, инспектор Митчелл приехал и ждет вас в холле.

Я ровняю стопку листов, убираю их в стол и закрываю ящик на ключ, подальше от любопытных глаз. Всего шесть часов работы, а я чуть было не убила Холмски. Решила устроить маленький Рейхенбахский водопад, только без чудесных воскрешений из мертвых. Но теперь лист с фразой: «И тело его нашли под неприветливыми выбеленными скалами Суссекса, распятое на камнях» лежит разорванный на дне мусорной корзины. Слишком пафосно, читатель такое не любит. И слезливо. Такое не люблю я. Ладно, Холмски, живи, у тебя слишком красивое лицо, чтобы умирать. Да и я уже не настолько возмущена идеей Доггера, чтобы размещать свою ярость в тексте.

– Пригласи его сюда. И принеси нам чаю, Милли. Кстати, ты знаешь, что Колин теперь тренирует собак?

– Видала. Только меня завидит, сразу мычать начинает. – Она смотрит в пол и недовольно поджимает губы.

Так, то есть Колин интересует Милли, но не выказывает должного почтения и тем злит. Хорошо. Ничего хорошего, конечно, но… Может, стоит все же что-то придумать, убедить и себя, и Милли, что на Ласселсах нет проклятия…

– Заикаться.

– Ну да, а разница-то?!

– Очень большая – мычат коровы. Спасибо, можешь идти.

Инспектор Митчелл поражает мое воображение, едва появившись на пороге кабинета: в одной руке котелок, а в другой моя сумочка. И он весьма фривольно ею размахивает.

– Леди Харвуд, добрый вечер.

– Инспектор. – Я встаю и рукой предлагаю ему присесть в одно из кресел. – Сейчас принесут чай. Сумочка удивительно сочетается с котелком. Спасибо большое, что вернули ее.

Он кивает и ставит сумку на кресло, но сам не присаживается.

– Боюсь, я не могу задерживаться.

– Как вам угодно. Могу я спросить, как миссис Финчли? Вы беседовали?

Инспектор закладывает руки за спину и поигрывает бровями, явно выражая неодобрение. Что странно, ведь я еще ничего не успела сделать.

– Думаю, вам не стоит ехать и выражать миссис Финчли свое сочувствие.

– Там меня тоже считают вздорной наследницей?

Он улыбается краешком рта:

– О, если бы. Не могу себе позволить воспроизвести все эпитеты, которыми вас наградили.

Главное, чтобы среди эпитетов не затесалось слово «модная». Все остальное меня мало волнует и вряд ли удивит – сумела за жизнь переварить целый ворох слов, далеких от похвалы моим душевным качествам: вздорная, несносная, беспардонная, взбалмошная, трутень, бездарность, нарцисс и прочее. Впрочем, если со «вздорной» и «несносной» согласна, то остальными награждена явно из зависти. А, да – маленькая дрянь. Сделаю из