Нежданная смерть и любопытная леди - Генри Бриджерс

– Будьте благоразумны, леди Харвуд, – говорит инспектор вместо «до свидания». Леди Харвуд натянуто улыбается в ответ и думает, не подарить ли инспектору на Рождество дамскую сумку, если уж они ему так идут. Впрочем, он открыл мне дверь к знакомству с женой… Простим инспектора и подарим ему занудный галстук.

Стоит мне сесть за машинку, как в дверь снова стучат. Доггер. У него и правда тяжелая рука – стук выходит весьма специфическим. Две встречи за один день, не считая обеда – вот это да. Не иначе у нас роман. Почему я так раздражена? Не могу нащупать причину. Возможно, из-за знания, что за моим прекрасным домом кто-то следит в бинокль и вовсе не для того, чтобы восхититься элегантностью линий?.. А возможно, дело в том, что меня пытаются выставить приманкой для Макса. Это не добавляет душевного спокойствия. Впрочем, иных вариантов, я так понимаю, нет. Как говорил отец, критикуешь – предлагай, но тот редкий случай, когда мне предложить совершенно нечего.

– Да.

– Агата, ты очень занята? – Доггер необычайно возбужден. Зеленый горит прожектором. В деревню завезли свежую лакрицу, что происходит?

– Нет, я…

– По Би-би-си 2 начинается «Темная башня». Пойдем. Ты слушала?

– Нет. Что-то стоящее?

– Да, мне очень нравится. Пойдем. – Он протягивает руку. Смотрю на нее и не верю своим глазам. Какой чудесный сегодня день! Боже! Неужели мой ангел-хранитель вышел наконец из отпуска!

                О, благодать, спасен тобой

                Я из пучины бед;

                Был мертв и чудом стал живой,

                Был слеп и вижу свет.[37]

* * *

Собаки валяются полешками у ног. Доггер обнимает меня за плечи, пальцы чуть шевелятся, поглаживают ткань блузки. Сидит с закрытыми глазами – иногда поднимаю глаза на его лицо, – можно подумать, что уснул под радиопостановку, но, похоже, внимательно слушает – кивает в подходящих местах или хмурится – зависит от течения сюжета. Иногда улыбается. Странное чувство. Сопричастность. Мы слышим одинаковые вещи, и то, что происходит здесь и сейчас, находит отклик в нас обоих, у каждого свой. Я слушаю не очень внимательно, по большей части занята обведением линий, составляющих квадраты на пиджаке Доггера. Он не против.

Дом молчит, даже не гудит привычно трубами, будто боится испортить час тишины. Все замирает, но остается беспощадное тиканье часов. Нет, Агата, ты ничего не можешь контролировать – стрелки часов и те выходят из-под контроля. В секунду сходятся ножницами и перерезают линии квадратов: диктор объявляет о финале, Доггер встает – его рука пропадает с моих плеч, моя голова пропадает с его плеча, собаки вскакивают, дом скрипит полом, как старик артритными суставами. Контролируй себя, Агата, это, похоже, единственное, что тебе подвластно, да и то не до конца.

– Так. И каково твое мнение? – Чуть наклоняется, как будто боится не расслышать, и пытливо заглядывает в мои глаза.

Мнение мое… Мое мнение… С тобой, Доггер, очень приятно обниматься. Как тебе такое мнение?..

Пьеса довольно оптимистична, что большая редкость для британских радиопьес, иногда мне кажется, что британцы уже рождаются с разбитым сердцем. Но некоторые моменты… Например, главный герой оставляет свою возлюбленную, Сильвию, потому что пьеса, понимаете ли, о рыцарском поиске, а Сильвия, понимаете ли, мешает Роланду карабкаться. «Умирая, мы срываемся и падаем. И все же, пока живем, должны карабкаться». Уважаемый автор, что вы, в самом деле, пропагандируете? «Чувствительные люди особенно склонны к соблазну. Я знаю, что у вас нежное сердце, для вашего дела, пожалуй, лучше иметь потверже… избегайте влюбленности». Не слишком ли? Надеюсь, Доггеру нравится больше рыцарская часть, а не эти сомнительные советики, хоть они и уместны в контексте… Но, давай честно, Агата, тебе же понравилась идея, что ведет героя к Дракону, к объединению, к высшей цели, ради которой стоит преодолеть соблазны? А возмущаешься ты, потому что сама их преодолевать не хочешь. Была бы возможность, упала бы в соблазн, как в пенную ванну, наслаждаясь моментом. И, кстати, Агата, ты недостаточно искренняя, вспомни, когда Эдуард VIII отрекся от престола, ты же первая кипела гневом – как посмел бросить нацию в такое тяжелое время ради какой-то американской профурсетки! Так что умерь пыл и склони голову перед силой чужого характера. Но… Сильвия не профурсетка! И склонять голову совершенно не мой стиль.

– Я сейчас испытываю весьма противоречивые чувства. Если пьеса их вызывает – это хорошая пьеса. – Доггер с энтузиазмом кивает. – Мне очень понравилось абсурдное гадание на кактусе и часть про семью: «В нашей семье все средства направлены к цели». – «В моей семье не делают денег?» – «В вашей семье делают историю». В нашей семье тоже что-то уже давно никто не делает деньги, зато историй хоть отбавляй. А тебе что импонирует?

– Что Роланд идет сражаться с Драконом, а Дракон оказывается Граалем.

Спасибо, что не рекомендации бросить невесту у алтаря, во имя высшей цели. Хотя, наверное, это эгоистично с моей стороны. А почему эгоистично? Я просто сочувствую Сильвии – осталась одна с попугаями. Понятно, попугаи – это метущиеся мысли Роланда, ла-ла-ла, да и Сильвия лишь отражает его стремление к жизни без рефлексии и цели, но, если не ударяться в метафоры, сцена, прямо скажем, так себе. Сильвия ведь плыла за ним на плоту, пока Роланд Великолепный развлекался на круизном лайнере с красоткой-сиреной! Да даже трикстер Одиссей вернулся к своей умной Пенелопе! Подходит ли Доггеру амплуа рыцаря? Наверное, подходит, и не могу сказать, что меня этот факт воодушевляет. Уже сравнивала его с Робин Гудом. В случае обоих сравнений оказываюсь в проигрыше.

– Доггер, а как ты починил, кстати, радио?

Оно перестало включаться еще до смерти отца. Мистер Эндрюс пытался обнаружить поломку, но у него ничего не вышло, а я и не настаивала. Что за удовольствие слушать радио в полном одиночестве?

– Починил? Я просто повернул ручку. – Возможно, скоро Доггер сможет ремонтировать вещи в доме, просто к ним прикасаясь. Прекрасно. Стоит в таком случае попросить его посмотреть на агонизирующий «хиллман». Аккумулятор радио он тоже зарядил прикосновением? Мистика. – Это же не какой-нибудь «Парасет».[38]

– «Парасет»? Что это?

Он досадливо дергает губой, будто щерясь.

– Ничего, неважно.

Снова садится на диван, и по его лицу очевидно, что разговор про таинственный «Парасет» можно считать закончившимся раз и навсегда. Надо тоже так как-нибудь сделать – обронить что-то вроде… Как тебе апду? Он спросит, что это