Перед истиной - Владимир Павлович Виноградов

— Пусти, — сказал лишь.

Но она встала на пути. Из дома, который уже показался ему совсем чужим, враждебным, где ему не сберегли места.

«Какого чёрта загородила дорогу?! Что еще надо?»

Не хотел даже касаться ее. Чего доброго сорвешься. Сбегутся соседи, милиция того и ждет. Не назад же опять.

— Пусти.

Она стояла. Худенькая. Молчаливая. И решительная. Не знала, куда он пойдет, к чему прибьется. Но знала, чем все может кончиться. И никогда не простила бы себе. И сын рядом, всё видит, всё запомнит. Вот эта жалость не к себе, а к человеку, ставшему почти чужим, обернулась силой.

— За шоколадкой схожу. Слышишь? Подороже! За большой плиточкой! — хлестнул он словами.

Но она не отошла.

Сын не вмешивался. Мальчик не привык к семейным ссорам, вырос без них. Да отец и не кричал. Его слов и слышно-то не было. Свистящим шепотом выходили.

Мальчик устроился на стульчике и разглаживал обертки от шоколадок.

Отец отступил. Словно вспомнив что-то, нервно, рывком вытащил из-за пазухи пачку денег и крикнул:

— Сынок! Возьми! Все тебе! Никому не давай! Трать на шоколадки, игрушки, на что пожелаешь!..

Мальчику не приходилось видеть столько денег. Да и не знал им цены. Взял, как новые картинки. Отец же, распалясь, выворачивал карманы, выгребал смятые рубли, мелочь. Сыпались монеты, крошки махорки, хлеба. И слова, как сор из кармана.

— Все забирай, что папка заработал. Они — честные. Не краденые. Не поганые, как эти картиночки от добрых дядь... У дядей не бери, которых мама приводит!.. Запомни, сынок, запомни!

Конечно, запомнит. Злой мусор, щедро насыпанный в детскую головенку истерично кричащим взрослым человеком, осядет в памяти.

Отец схватил бутылку. Набулькал в стакан, проливая на скатерть, стуча зубами, выпил. Водка, как вода.

— Теперь пусти! — повернулся к жене. — Слышишь, ты! Не держи! Чего держишь?! Ведь изобью сейчас. Убить могу!.. Или навсегда избавиться хочешь, а?

И стал отдирать ее от двери, разжимая пальцы, схватившие ручку так, как цепляются за борт лодки утопающие. Тянул на себя, рвал за плечи. Здоровый мужик, а не пересилил. Есть сила покрепче физической.

Его обескуражило до крайности такое упорство. Дошло, что не упрямство, не каприз женский. А вот что — не понял. И оттого, что не понял, словно сломался сам. И сын вмешался, подкатился под ноги теплым комом, закричал. Его не отпихнешь.

Отступил. Сел в угол, бросил лицо в ладони, локти упер в колени. Так и сидел, не поднимая головы.

...Уложен сын. Отец подошел к кроватке. Потрепал по головке, погладил.

— Спи.

— А ты не уйдешь, папа?

«Папа» — как мостик.

— ...Не уйду... Спи.

Она разобрала постель. Но он устроился на полу. Швырнул под себя старое пальто, под голову скатал телогрейку, нашел чем укрыться.

Он слышал, как ложилась она, как шуршала одежда, скрипели пружины. Все слышал и все видел, хотя лежал спиной. Не встал. И она не позвала.

Засыпая, услышал какой-то звук. Кто-то спрыгнул на пол и зашлепал босыми ногами. На лицо повеяло теплым дыханием. Он открыл глаза, приподнялся. Над ним стоял сын в длинной ночной рубашке и что-то протягивал в темноте.

— Ты что, сынок? Что?

— На, папа, возьми.

Отец ощутил в руке какие-то бумажки. Вгляделся. Не деньги. Шоколадные обертки.

— Возьми, мне не жалко. Возьми.

— Ладно, сынок. Спасибо.

Он взял. Засунул в карман телогрейки.

— Спи, сынок, спи, — сказал.

* * *

— Папа, где ты так долго был?

Отец не ответил. Позвенел в стаканчике станочком, снимая пену, повел по щеке.

— А я все равно знаю. Ты на Севере был, путешествовал. Да, папа?

Как хотелось ему, чтобы отец подтвердил, что он не врал, рассказывая о нем ребятам во дворе. Он соберет их опять всех вместе и противного Славку позовет. И сам отец расскажет им о своих приключениях. Пусть только попробуют не поверить.

— Путешествовал, — усмехнулся отец. — Да, ты это верно сказал, сынок.

— Расскажи, как ты путешествовал.

— Рассказать?.. Как-нибудь потом, позже. Ладно?

— Ладно, папа, — вздохнул малыш. Главное — подтвердилось, а рассказы он из него вытянет. Конечно, хотелось настоять сразу же, но он только начал привыкать к новому человеку. Не знал, можно ли так вольно обращаться с ним, хотя чувствовал, что к нему-то он добрый.

Мальчик сидел тихо, смотрел, как бреется взрослый мужчина, как моется, отфыркиваясь, это было внове.

— А ты больше не уедешь путешествовать?

Ребенок не заметил смущения взрослого. И что в скошенных на него глазах был тот же вопрос, а не ответ.

Каждый глубоко чувствовал цену этого вопроса. И каждый хотел знать точный и твердый ответ. И хотя взрослому этот вопрос успел набить оскомину: кто только его не задавал — следователи, прокуроры, адвокаты, судьи, в колониях — «начальники» и такие, как он, осужденные, — но ни разу не проникал в глубину сознания, в самую душу. Бился, как ведро в колодце: гремит, черпает воду, а не тонет.

В то утро, когда он впервые после долгого перерыва брился в родном доме, вопрос, заданный сынишкой, сразу пошел на дно. И зачерпнул глубоко. Слабой ручонкой, а, оказалось, умелой. Но своей рукой надо было поднимать тяжелый, как полное ведро, ответ...

* * *

Маленькая ладошка повлажнела от волнения. Еще бы — впервые разрешили самому выбирать все, что угодно, все, что понравится. Как в сказке или во сне. Но мальчику не снилось такое.

Они стояли с отцом в центре большого зала. Вокруг, толкая их, теснились, шумели покупатели. Но они не замечали толпы. Они смотрели на игрушки.

Будь он избалованным, таскал бы отца от прилавка к прилавку и бездумно, без подлинного желания, капризно канючил: «Пап, купи вот эту машину... Пап, купи пистолет». Еще одну игрушку на свалку брошенных, скучающих. Но не приученный к подаркам мальчик относился к ним сдержанно, как к привычно недоступным вещам. И никогда не выпрашивал. Ни у матери — купить, ни у детей — поиграть.

Теперь самому предстояло выбирать любую, а значит, и самую замечательную игрушку.

Разглядывая с тайным восхищением великолепие прилавков, он боялся остановиться на чем-то определенном, окончательном. Купишь и не заменишь. И отец был ошеломлен тем, что видел. Однако решил сам.

Он спросил о чем-то проходившего мимо гражданина и спустился с сыном на этаж ниже. В груди у мальчика захолодало. Ну вот, ничего и