Перед истиной - Владимир Павлович Виноградов

И купил велосипед. Зеленый, двухколесный. Со звонком. Как у взрослых, только чуть пониже. С блестящими спицами, насосом, сумочкой для инструмента. Такого не было ни у кого во дворе.

Мальчик схватился за раму. Стал крутить рукой педали. Оглушил звонком. Испачкался в чем-то желтом и липком. Забыл об отце. И «спасибо» не сказал. Да разве одним «спасибо» выразишь весь восторг? Верил и не верил, что стал хозяином такого чуда.

— Это мне?! Да, папа? — По сияющей, обращенной вверх мордашке пробежала тень недоверия.

— Да, сынок. Кому же еще? — ответил отец. И снова к нему подобралось чувство, возникшее вчера, когда уткнулся в пушистую головку. А сын продолжал вертеть руль, крутить педали, звонить. Открыл сумочку. Опять поднятая, залитая счастьем мордашка и сомнение.

— Можно?

— Конечно. Все твое, — ответил отец, еле скрывая собственное довольство, новую для него радость дарения.

Из сумочки вывалилась груда интересных вещей. Голубоватые ключи, синяя отвертка, розовые резинки, пухлый блестящий тюбик, темная колючая бумажка... Больше не существовало никаких игрушек. И людей вокруг. Один зеленый велосипед.

Малыш сам вывел его из магазина, не отходил в трамвае, так и простоял на площадке. Всю дорогу вел сам и прокатил по двору, мимо всех мальчишек и девчонок. Дал понять, что купил отец, который шагал рядом. Которого он, еле удерживая велосипед, тоже вел за руку.

* * *

К рассвету преступление было раскрыто.

Утром следователь доложил обо всем начальнику, передал дело своему товарищу и мог не думать о нем.

Но и дома после тех напряженных ночных допросов, когда пытался заснуть, превозмогая головную боль, и в последующие дни, да и потом, хотя и не часто, память упорно восстанавливала происшедшее во всех подробностях, особенно ту его часть, которая пришлась на конец осмотра.

Почти все участники оказались на месте. Одних доставили, других пригласили, кое-кто явился сам.

Времени было мало, но следователь старался убедить каждого, что в их положении лучше сразу начинать с правды. Отбросить всякие уловки, утайки и домыслы. Что в таком деле, как убийство, лгать — все равно что брести по болоту без шеста. Оступился — и недоноситель. Еще ложный шаг — и укрыватель.

— Вы уж сразу выкладывайте всё, что видели, слышали, заметили, — заключил вступительную беседу следователь, — так будет лучше для следствия и для вас.

Один из задержанных заявил с ходу:

— Все расскажу. Все, как было.

Второй, казалось, очень внимательно выслушал следователя, но слова выцеживал, отвечал крайне осторожно. Третий заговорил волей-неволей. Но никто из них не настаивал на непричастности, хотя и виновными себя не признавали.

Какая непричастность! Когда у того, кто рвался «все рассказать», нашли в кармане чехол от ножа, извлеченного из тела убитого. У другого — игральные карты, испачканные землей и залитые чем-то липким. Еще у него оказалась при себе справка об освобождении.

Между следователем и третьим задержанным на столе лежали обертки от шоколадок в тех же пятнах.

— Любите сладкое? — спросил следователь.

Задержанный смолчал. И пахло от него не шоколадом, а вином.

Хранил человек нож. Финский. Согласно уголовному кодексу — холодное оружие.

— Хранил? — удивился он вопросу. — Чего его хранить? Он в буфете валялся. Мать пользовалась, мясо резала, овощи. Можете спросить, я только и взял, чтобы колбасы нарезать.

— Не выбрасывали — значит, хранили, — сказал следователь сурово. — И как видите, пригодился...

— Да разве я знал, что так получится? Разве хотел?

— Не знаю. Но ведь вашим ножом убили человека. Кухонный, говорите, предмет, а стал орудием преступления... Колбасу-то резали?

— Как же! Небось следы от сала остались.

— На лезвии следы крови... Так кто же ударил? И как все это вышло?

Следователь не спросил, а не он ли убил. Подсказала интуиция, что перед ним не убийца, а перетрусивший человек, который неосмотрительно вел себя в этом деле. Убийства он, конечно, не хотел, но сам заварил кашу. И не увернуться ему от ответа. Все расскажет.

* * *

Сдал паспорт на прописку. Днем учил сына управлять велосипедом. И хотя прошло два дня, как вернулся, но открытая радость ребенка и взаимное с женой незлобивое молчание будто легким, но настойчивым ветерком отогнали тучу. Солнце не пробилось, но и грозы не ждали.

И опять сели за стол втроем.

Кончив есть, он отодвинул тарелку и сказал первое за эти дни слово:

— Благодарю.

Сказал без усмешки. И вышел. Она выбежала следом.

Он стоял у подъезда, играя огоньком сигареты. Ей подумалось, что поджидал кого-то.

— Иди, иди. Здесь я, — отозвался.

И тогда она решилась и осторожно коснулась его плеча.

— Пойдем. Поздно уже, — сказала. Хотя был еще не поздний вечер и почти во всех окнах дома горел свет, доносились звуки пианино, чей-то громкий смех.

Они вернулись вместе в комнату.

Утомленный, крепко спал сын. Светился чистой скатертью прибранный стол. Горел у кровати розовый ночничок. Две крахмальные подушки рядом.

Она встала перед кроватью. Притихшая. Только перебирала пальцами поясок желтого халатика. Не глядя на него, сделала один шаг, второй. Подошла. Робко провела ладонью по ежику. Сказала:

— Ложись.

* * *

Начал искать работу.

Объявления пестрели на каждом шагу: «Требуется...», «Производится набор...» Он не спешил откликаться на призывы, прикидывал, откладывал, обдумывал. Признаться, не очень и тянуло работать, думал: «Шесть лет без отпуска, можно передохнуть малость».

Его никто не подталкивал, не упрекал в безделье. Даже участковый инспектор милиции Иван Леонтьевич, который давно знал его, с малолетства. Однако посоветовал, не откладывая, браться за дело.

— Главное, Борис, в твоем состоянии, — сказал он, — встать на рельсы. Ты ведь пришел откуда? Из коллектива. Худые ли, хорошие люди были, зато работали, распорядок знали, режим для всех общий.

— Не общий, Иван Леонтьевич, усиленный, — усмехнулся Борис, — а в начале наградили строгим.

— И хорошо. Тебе бы и сейчас усиленный, а поначалу и строгий в самый раз. При домашнем-то нахождении. Ты уж не обижайся на прямоту.

— Я не обижаюсь, — искренне ответил Борис. Он понимал, что участковый не навязывался с казенной беседой, не по должности одной завел разговор. И встретились не в милиции, не на квартире или во дворе. А как бы случайно, в скверике на улице, сумел наткнуться Иван Леонтьевич на Бориса, подальше от зорких людских глаз.

— Да, дело, конечно, прошлое, а