Забыть о девочках - Жаклин Баблиц

это чувство поражает тебя, как удар грома. Вижу, вы прищурили глаза, Рут-Энн, но не стоит думать, что в то время я знала, насколько это рискованно. В период наших ухаживаний я была на вершине счастья.

Хелен делает еще глоток вина.

– Мы исходим из того, что легко распознаем психопата, находясь с ним в одной комнате, и что только полные невежды или абсолютно наивные люди поддадутся его чарам. Но не все так просто. Мужчина, с которым я познакомилась и которого полюбила, не пытался использовать меня в своих интересах. Да, он казался более космополитичным, нежели все, кого мне доводилось встречать, однако гордость по этому поводу его не распирала. В свои двадцать три года Мартин был совершенно нормальным человеком, и это то, чего никто не хочет слышать.

Хелен замолкает, будто обдумывая что-то.

– Когда вы росли, Рут-Энн, вы надеялись, что жизнь будет справедливой? Я – да. Я не делала ничего такого – и даже не помышляла ни о чем таком, – за что бог захотел бы меня наказать. Сейчас я не религиозна, совсем нет, но в детстве я верила в то, о чем рассказывал мне отец. Что есть Господь с большой буквы «Г», и что Он все о тебе знает, и если ты будешь себя хорошо вести, в ответ Он будет тебе благоволить. А хорошее поведение касается не только того, что ты делаешь, но и ровно в той же степени того, о чем ты мечтаешь. Я никогда не жаждала богатства, или славы, или великих приключений. И представить не могла, что окажусь там, где я сейчас. Думаю, я даже не подозревала, что можно желать такой жизни. Мне была нужна доброта. Чувство защищенности. Благополучие. Именно это предложил мне Мартин. В детстве и юности он поездил по миру, и этих его странствий хватало на нас обоих. После многолетних потрясений, связанных с карьерой отца, а затем и его собственной, ему по-настоящему хотелось где-нибудь обосноваться, построить дом и завести семью.

И мы обосновались. Вырастили двоих детей. Со стороны мы казались счастливой семьей, и сначала так оно и было.

Хелен чуть слышно вздыхает.

– Не слишком ли многого мы требуем от молодых женщин? Подростком я уже должна была знать, что будет лучше для всей моей будущей жизни. Из отцовского дома я сразу перешла в дом Мартина как в переносном, так и в прямом смысле. Выйдя замуж, ни одной ночи я не провела в одиночестве. У вашего поколения все иначе, но тогда было так. Мы были единым целым со своими мужчинами.

Рут вздрагивает.

– А правда ли, – спрашивает она, поражаясь собственной решимости, – что Итан Освальд рос по соседству с вашей семьей в Миннесоте?

– Итан.

Хелен повторяет это имя так, будто не произносила его многие годы. Когда она поднимает взгляд на Рут, глаза ее сверкают.

Чтобы его имя вызвало такой отклик… Рут ощущает горячий прилив изнутри.

– Вы знаете о девочке? – спрашивает она, глядя в эти сверкающие глаза. – Той, что пропала в Коннектикуте?

На этот раз вздрагивает Хелен.

– Я знаю, что Итан совершил чудовищный поступок, – тихо произносит она. – И это разбило мне сердце.

– И почему же? – цедит Рут сквозь крепко стиснутые зубы.

Хелен хмурится:

– Вы провели гораздо более глубокое исследование, чем я предполагала, Рут-Энн. Думаю, вы знаете, что Итан был моим детям почти как родной. Они потеряли отца, а потом еще и брата – это разобьет сердце любой матери.

– Вы его любили, – догадывается Рут, и от внезапного озарения ее передергивает.

– Да. – Хелен смахивает слезу. – Я относилась к этому мальчику как к сыну.

Теперь Рут дрожит всем телом.

– А вас не удивляет, – говорит она, все еще не разжимая челюсти, – что в итоге он тоже стал убивать маленьких девочек?

– Ох, Рут-Энн, – печально изрекает Хелен. – Разумеется, удивляет, но я все же уверена, что вы проделали весь этот путь из Новой Зеландии не для того, чтобы задать этот предсказуемый вопрос. Я уже говорила, что понятия не имела, на что способен мой муж, а между тем этот человек жил со мной под одной крышей. Итан – печальный момент в истории распада моей семьи, но в понимании того, что подтолкнуло его к ужасному поступку, меня упрекать не надо.

– Но ведь это был ваш дом, – пытается возразить Рут, однако слова будто застревают в горле.

Ей вдруг мерещится, что на нее начинают надвигаться стены. Она резко вскакивает, подхватывает диктофон и сумку и без оглядки убегает из дома миссис Мартин Торрент.

Она бежит не от маленьких истин. И не от большой лжи. А от того, насколько все это не важно. Ты можешь говорить правду, если тебе этого хочется, или нагло врать. Единственное, что имеет значение, – верят ли тебе люди.

Хелен сказала, что невозможно распознать психопата, просто находясь с ним в одной комнате. Интересно, а в зеркале его можно распознать? Рут уверена: в последние несколько недель она тоже занимается тем, что манипулирует людьми, которые верят в рассказанные ею истории. Собственную ложь она оправдывает тем, что в основе ее лежит правда: Итан Освальд проделал ужасные вещи не с одной девочкой. Эмити тому подтверждение.

Но у Рут уже не получается отделить жертву от преступника. Она втянула в диадический танец всех, в том числе себя.

Хуже того, она постоянно позволяла Итану вести в этом танце. Потому что, даже мертвый, он на шаг опережает их всех.

Глава 26

Три синих солнца на стене. Может, настоящее солнце и не такого цвета, но когда у тебя только один мелок, это лучше, чем совсем их не рисовать.

Она старается не плакать. Зарывается лицом в плесневелую подушку – единственную на кровати – и кричит. В рот попадает пыль и перья, зато так хотя бы он ее не услышит. Только бы его не разозлить.

Снова слышен его голос. Этого человека. Говорит с кем-то за дверью, тихо и невнятно. Если затаить дыхание, можно разобрать слова.

«Она». «Ее». «Перевезти». «Сегодня».

Точно – вот оно снова. Ее имя!

Она забывает, что нужно сидеть тихо, и пробует выкрикнуть свое имя, чтобы он услышал, только кричать громко уже не умеет. Вырывается тихий, хриплый звук, она пытается снова – ничего не выходит.

Если она уже умерла, ей не нравится быть мертвой.

Синие солнца расплываются перед глазами. Все мысли тоже уплыли. Она тонет в них слишком быстро.

Исчезает.

А затем кто-то начинает кричать и колотить в дверь. Все громче и