Детектив Киёси Митараи - Содзи Симада

в глубине которой виднелось багровое сердце, уже навеки замершее. Запустив руку внутрь, силуэт изо всех сил сжал сердце и попытался вырвать его – до него-то он и пытался добраться. Однако этого не давали сделать многочисленные сосуды. Тогда он просунул нож в углубление и обрезал их один за другим. И вот сердце, отделившееся от тела своего обладателя, лежало в худой ладони.

Послышалось судорожное дыхание. Некто, сжимавший сердце в дрожащей руке, не желал больше ждать ни секунды.

Силуэт медленно разрезал сердце ножом посередине. По руке обильно заструилась темная кровь, и он молниеносно поднес к ней лицо. Вначале он не двигался, но наконец послышалось странное причмокивание вроде того, что издают младенцы во время грудного кормления. Он долго и жадно пил кровь. Периодически прерываясь, издавал то приглушенные смешки, то сдавленный плач, а затем с лихорадочными вздохами приникал обратно к разрезу. Странная сцена продолжалась очень долго.

Наконец силуэт оторвался от осушенного сердца и довольно вздохнул. Какое-то время он продолжал держать его в руке и разглядывать. Наконец еще раз исступленно прильнул к нему – и в этот раз запустил вглубь разреза язык. Тяжело дыша, чуть ли не всхлипывая, он кропотливо облизал внутренние стенки сердца, чтобы внутри не осталось ни капли крови.

Еще долго круглую комнату наполняли тяжелое дыхание и всхлипы.

Убийство в Мертвом море

Дьявольский город[331]

Шанхай, 1941 год

В те годы этот восточный город с многовековой историей находился на пике своего расцвета. Совершенство такого рода не переживал еще ни один город мира. Наблюдая его, все жители Шанхая предчувствовали, что за этим золотым веком их не ждет ничего, кроме стремительного упадка и беспросветного отчаяния.

Один европеец назвал тогдашний Шанхай Древним Римом с неоновыми вывесками[332]. Всякий большой город в истории однажды достигает апогея своего развития, вслед за которым на фоне благоденствия начинают появляться признаки деградации. То же самое произошло и с Римом, и с ветхозаветным Содомом. И, как и во многих других местах, эта фаза в развитии Шанхая сопровождалась все большей тягой людей к разврату. Однако под воздействием множества странных факторов, отравлявших город как яд, здешнее стремление к плотским удовольствиям приобрело весьма своеобразную форму. Во-первых, таким фактором стали сокрушительные поражения в опиумных войнах.

С незапамятных времен китайцы верили, что находятся в центре мира, считая окружающие народы варварами с отсталой культурой – в том числе и европейцев. Следует признать, что в контексте долгой истории человечества такой образ мышления не был лишен оснований, ведь в древности Китай блистал на фоне других стран. Вплоть до XVII века китайцы даже не сомневались в собственной исключительности. На соседние страны, включая Японию, они взирали довольно спокойно, но о том, чтобы отправить туда учеников или изучить их культуру, не было и речи.

Синоцентризм с его четырьмя тысячелетиями истории прочно осел в сознании китайцев и приобрел форму закостенелой склонности к высокомерию. Постепенно они на генетическом уровне утратили скромность, позволяющую людям учиться у других и вдумчиво изучать самих себя, – равно как и стремление не отставать от своих соперников. Так Китай вступил в эпоху стагнации.

Зато европейская цивилизация достигла после Средних веков впечатляющего прогресса, особенно в военной сфере. Подавляющее преимущество Восточной Азии, приобретенное ею в эпоху Чингисхана, начало рушиться, и в определенный момент Европа догнала, а затем перегнала Китай. Конечно же, втайне китайцы не могли не признать этот факт, но гордыня не позволяла им учиться новым технологиям у Запада. В результате Китай явил собой редкий пример великой державы, избравшей путь спящего льва[333] в изоляции от остального мира. Так между Востоком и Западом образовался значительный разрыв в развитии.

Быстрый технический прогресс европейских держав повлек за собой не только Великие географические открытия, но и алчное соперничество за приобретение колоний. Под давлением западных стран плотно закрытые двери Китая были пробиты, и китайцы познали доселе невиданные унижения. Многовековое высокомерие, упадок нравов и стремительно набирающий силу комплекс неполноценности вылились во всеобщее отчаяние, и китайцы практически сразу отдались во власть печально известного опиума, который англичане завозили из подконтрольной им Индии.

Пару слов об опиуме. Китайцы узнали про этот наркотик задолго до того, как Британская Ост-Индская компания начала ввозить его в страну. Еще с эпохи Тан[334] он применялся в лечебных целях, но теперь его курение постепенно распространилось среди широкой публики.

Одной из причин, почему опиум сравнительно легко вошел в жизнь китайцев, считается то, что еще с давних времен они не любили хорошо проветриваемые помещения. Китайцы твердо верили в постулаты даосской медицины, согласно которым пребывание под ветром вело к потере энергии, и, как правило, плотно запирали свои дома. Комнаты для курения опиума очень органично встроились в их быт.

Выбирая между алкоголем и опиумом, китайцы в конечном счете отдали предпочтение последнему. Считалось, что алкоголь вытягивает энергию человека наружу, тогда как опиум способствует ее концентрации внутри. От спиртного возникали провалы в памяти; опиум же, напротив, позволял запомнить все происходящее вокруг. К тому же эйфория от опиума была значительно сильнее и сопровождалась отчетливыми галлюцинациями. Познакомившись с ним, китайцы свели потребление алкоголя к минимуму. Поговаривали, что с тех пор в Китае исчезли пьяницы.

Были и другие преимущества, за которые китайцы с их своеобразными традициями высоко ценили опиум. Мужчинам с несколькими женами он давал невероятную энергию и концентрацию. Употреблявший его человек мог не спать три ночи кряду, что положительно сказывалось на половой жизни. Разумеется, этот эффект можно было использовать не только в сексуальной сфере, но и в управленческой. Некоторые известные китайские политики курили опиум, прежде чем браться за решение сложных внутренних и внешних проблем.

После того как европейцы взломали двери в Китай, опиум очень быстро захлестнул страну, да так, что китайцы уже не могли без него жить. Британцев интересовали диковинные восточные товары и драгоценные металлы, поэтому ставка на опиум как продукт ввоза с наиболее высоким спросом была сделана лишь из деловых соображений.

Опиум, к производству которого британцы привлекали дешевую рабочую силу в своих колониях, был доступнее и гораздо чище того, что китайцы знали до сих пор. Высадившись на южном побережье страны, эта отрава быстро распространилась по всей территории Китая, вступив в союз с крайним комплексом неполноценности и отчаянием. Китайский народ погрузился в состояние сонного паралича. У большинства людей практически сразу же развивалась тяжелая наркомания – доходило до того, что им требовалось нюхать опиум, прежде чем приступить к работе. Умственные способности китайцев снизились, и теперь, даже когда кто-нибудь издевался над ними, они лишь смущенно улыбались в ответ. Опиум оказался невероятно эффективен в том отношении, что заставил некогда гордый народ выглядеть полными идиотами.

Устав от этого, правительство раз за разом налагало строгие запреты на опиум, однако их эффективность сводилась к нулю. В конце концов императорский комиссар в Гуандуне Линь Цзэсюй, у которого переполнилась чаша терпения, распорядился изъять у англичан опиум и сжечь его. Это событие положило начало опиумным войнам.

Теперь спящего льва насмешливо звали больной свиньей. Хотя правда была на стороне Китая, в этих войнах он потерпел разгромные поражения, позволившие иностранному капиталу и империализму проникнуть на территорию страны. Китайцы понесли самое суровое наказание за долгие годы своего высокомерия и лености.

Как следствие, отчаяние китайцев стало еще глубже, и из сияющего центра мира страна превратилась в регион для обслуживания чужих интересов. Потеряв всякую надежду в жизни, китайцы стали еще больше забываться в опиумном дыме.

Удивительный сплав процветания и упадка в Шанхае отчасти объясняется тем, что в унизительный для страны исторический период он стоял особняком на фоне других китайских городов, напоминая безобразный цветок.

Районы Шанхая, где проживали китайцы, представляли собой уродливые, грязные, окутанные опиумной дымкой кварталы с плохим общественным порядком и полуразрушенными зданиями. При этом поселения европейцев могли похвастаться чистотой, ощущением новизны и богатой культурной жизнью – казалось, именно в них сосредоточились все надежды Шанхая. К тому времени чувство