Двойная ложь - Джей Ти Эллисон

Поразительно, как легко слетела с языка ложь. Впрочем, не совсем ложь. Саттон просто вошла в образ другого человека, вот и все. Она здесь не для того, чтобы заводить друзей.

– Для человека, ни разу не бывавшего в Париже, вы отлично говорите по-французски. И вообще, каждая женщина должна пожить в Париже. Это просто необходимое условие для полноценной жизни, mais non?

– Согласна. Вот почему в школе я несколько лет учила французский.

Она наконец встретилась с ним взглядом и увидела, что мужчина загадочно улыбается. Конечно, он был красив, ведь это Париж: темные, коротко стриженные волосы, властный ястребиный нос, голубые глаза. По-настоящему голубые. Он был молод, лет двадцати пяти, в джинсах и серой футболке. Очень привлекательный мужчина. Саттон быстро перевела взгляд обратно на испорченный блокнот.

Мужчина протянул руку.

– Раффало. Константин Раффало.

– Enchantée[10], – ответила Саттон, пожимая руку, прохладную и шершавую, дольше необходимого. Потом она встала и бросила на стол два евро. – Au revoir, monsieur[11].

Она вышла из лабиринта стульев и столиков. У французов есть удивительная способность сидеть буквально друг на друге и не замечать, что говорят или делают другие, поразительное чувство такта. Она пошла в противоположную сторону от своей квартиры.

Руки у нее дрожали. Как он мог оказаться так пугающе близко к истине? Неужели он знает? Или еще хуже – его подослал Итан. Или даже хуже этого – это частный детектив. Каким образом ее так быстро обнаружили?

Она с трудом сдерживалась, чтобы не побежать.

– Эй, подождите.

Внезапно Константин Раффало оказался рядом.

– Мне это не интересно, – сказала она. – Пожалуйста, оставьте меня в покое.

– Не интересен ваш блокнот? Конечно, он испорчен, те страницы, над которыми вы работали, но остальное еще можно спасти.

Она остановилась. Черт. Раффало очаровательно улыбался:

– Вы так быстро убежали и забыли его.

Саттон протянула руку, и он передал блокнот. Но когда они схватились за него вместе, Раффало сказал:

– Но это не бесплатно.

– Я же сказала…

– Да бросьте, я же к вам не пристаю. Ну, может быть, немного. Но больше не буду. Обещаю. Позвольте угостить вас кофе. Я провожу здесь долгий отпуск и никого не знаю. Вы первая из тех, кто похож на меня.

– Похож на вас?

– Писательница. Вы ведь писательница, верно?

Она совершенно забылась. Она же должна быть… Ну ладно, неважно.

– Спасибо, что вернули блокнот, но, боюсь, мне пора. Приятного отпуска.

На этот раз он смирился с отказом, и Саттон с удивлением ощутила крохотное разочарование. Мужское внимание приятно, даже когда слишком опасно.

Саттон почувствовала, как он смотрит ей в спину.

Убийца. Какое ужасное слово. И очень точно ее описывает.

«Убийца сбежал бы, Саттон. Ты ведешь себя подозрительно. Теперь он тебя запомнит. Как глупо, глупо, глупо».

Она обернулась. Раффало все еще смотрел на нее.

– Только один кофе, Константин Раффало. А потом я должна вернуться к работе.

Вот так все и начинается

Между ними почти сразу возникло притяжение. Саттон было знакомо это чувство. В детстве она вечно влюблялась в каждого мальчишку, попавшегося на глаза. Высокие, худые, коротышки, толстые, брюнеты, блондины – ее не тянуло к определенному типажу, была лишь потребность быть рядом с ними, прикасаться к ним, разговаривать. Она любила прикосновения, это и довело до беды.

Константин придержал для нее стул. Когда она садилась, его ладонь слегка коснулась ее руки, и Саттон пришлось подавить желание взять ее и рассмотреть поближе, выискивая признаки доброты или ненависти. Хорошая элегантная ладонь, с длинными пальцами, как у пианиста. Саттон постаралась не думать о том, как эти пальцы проникают глубоко внутрь.

Она снова заказала эспрессо. А Константин попросил виски и очаровательно улыбнулся.

– Уже середина дня, – сказал он. – А мы в отпуске. Выпейте что-нибудь покрепче.

– Шампанское, – поменяла она заказ, официант быстро кивнул и отвернулся. – Хотя я и не в отпуске.

Среди бела дня пить шампанское с незнакомцем на уличной террасе парижского кафе? Это до добра не доведет.

«Но почему же, Саттон? Еще два бокала, и ты будешь лежать на спине, с задранными вверх ногами, а Константин Раффало на тебе, с восхищением во взгляде».

Врачи называли увлеченность фантазиями и сексом симптомом болезни. Это, конечно, помогало писать, но иногда Саттон думала, что такова ее суть. Болезнь. Ее способность творить, вызывать в воображении сцены, запахи, чувства – все это часть хаоса в ее мозге. Врачи утверждали, что это связано с обратным захватом серотонина, поэтому он не позволяет нейронным путям соединяться должным образом, оставляя ее наедине с гиперактивным, навязчивым воображением и пугающим возбуждением, неспособностью остановить неистовый бег мыслей, до такой степени неистовый, что ей часто казалось, будто мир мчится вперед во весь опор. Порой, когда все становилось совсем плохо, земля под ногами начинала вращаться.

Саттон знала, что она лишь частично принадлежит этому миру. Будничная жизнь человечества, поездки, новости и смена времен года – для простых смертных время текло легко. Находясь на грани, она подключалась к своего рода коллективному бессознательному и видела вселенскую истину.

Из-за этого, конечно же, некоторые, включая сучку-врача, считали ее хрестоматийной и безусловной шизофреничкой.

Поэтому Саттон писала. Тогда она чувствовала себя лучше. Врач однажды сказал ей, что это просто метод контроля ее психоза, так она загоняет многочисленные голоса в голове в угол, выплескивая их слова на страницы.

Саттон ни на секунду не принимала свой темный дар как должное. Она знала, если бы у нее не было этого выхода, если бы она не нашла способ направить своих внутренних демонов в нужное русло, то уже брела бы по обочине, бормоча под нос, с сальными волосами, в изорванной одежде, шаркая натертыми ногами, из-за того что купила самые дешевые туфли не по размеру, а жить ей осталось бы недолго, потому что мозг потихоньку превращается в швейцарский сыр.

К счастью, у нее были таблетки. Она принимала их с религиозным рвением. И привезла с собой достаточный запас. Саттон не планировала оставаться здесь надолго, только чтобы хоть частично избавиться от чувства вины и дать усталому разуму передышку. Чтобы выкинуть из него Итана.

Прощай, Итан.

Саттон не сомневалась, что если бы на нее не было наложено проклятие в виде ментальных особенностей, то и слова исчезли бы. Была бы она счастливее без них? Была бы нормальной? Может, завела бы множество подруг, и они, отправляя мужчин играть в гольф, устраивали бы вечеринки с вином и сыром, обсуждали месячные, грудное вскармливание, новые подгузники